Нельзя, однако же, не заметить, что его искусство в изготовлении браги ценилось намного выше, чем познания в языках и рунах. А брага в доме Ульвхедина Пустого Мешка всегда была отменная, всем брагам брага. Вот только его самого никто не мог уличить в пристрастии к питию.
Дом Ульвхедина стоял на отшибе, в Сухом углу, что на самом краю долины, где Овечий ручей сливался с Овечьей рекой. Этот дом не знал женской руки, но не потому, что его хозяин был чудаковат, как Откель Разумник, или глуп, как Оттель Долдон. Просто на свете не осталось ни одной зрелой женщины, что согласилась бы разделить кров и благо с таким старым старичиной, а молодую женщину лишь умалишенный отдал бы Ульвхедину в жены, когда вокруг столько добрых викингов в самом расцвете лет. И хотя в Медвежьей долине попадались скудоумные отцы, но совсем уж сумасшедших отродясь не было.
Однажды конный отряд перевалил через Медвежий хребет и спустился в долину. Все были вооружены, странно одеты и странно себя вели. Предводитель конников пытался говорить с первым встречным — а это был не кто иной, как Хродкетиль Зеленый, — но тот не понял его речи. С трудом чужак смог объяснить Хродкетилю, что ищет кого-то, но этим все и ограничилось. И Хродкетиль решил, что поступит правильно, если направит пришельцев к Ульвхедину. Если даже обнаружится, что Ульвхедин не поймет языка чужаков, то по крайней мере задержит их, пока Хродкетиль не оповестит всех жителей долины о вторжении. И если при этом Ульвхедин погибнет, вряд ли кто станет горько оплакивать утрату.
Ближе к закату конный отряд въехал в Сухой угол и свернул во двор к Ульвхедину. Предводитель заговорил с хозяином, который сидел возле дверей и пил ключевую воду с растертыми травами из ковша в обществе самого себя, да еще, пожалуй, пары овец, как делал это каждым вечером. Ульвхедин спросил:
— Кто ты такой, что решил заговорить со мной?
— Я Вальдимар, сын Вествальда, и я конунг этих людей, — ответил предводитель чужаков.
— Хорошее имя для конунга, — сказал Ульвхедин. — Знавал я конунгов с таким именем и в Швеции, и в Дании, и даже в Гардаре.
— Ты необычно выглядишь для жителя этих мест, — сказал Вальдимар конунг.
— Боюсь, это единственное, что никто у меня не отнимет, — сказал Ульвхедин.
— И ты сразу заговорил с нами на нашем родном языке, словно знал его всю жизнь, хотя последнее, на что ты похож, так это на человека моего племени, — сказал Вальдимар конунг.
— Мне довелось много странствовать, пока я не осел в этих местах, — уклончиво ответил Ульвхедин, а затем спросил: — Вы ищете человека?
— Да, это так, — сказал Вальдимар конунг.
— И что же это за человек? — спросил Ульвхедин.
— Это женщина, — ответил Вальдимар конунг.
— Зачем вам понадобилась женщина так далеко от дома? — спросил Ульвхедин.
— Мы хотим призвать ее к ответу за злодеяние, которое она совершила в нашей земле, — сказал Вальдимар конунг.
— И что же это за злодеяние, что вынудило вас покинуть свои дома и искать правосудия в Стране Льдов? — спросил Ульвхедин.
— Эта женщина убила нашего ведуна и похитила его магические свитки, — сказал Вальдимар конунг.
— Зачем ей понадобились колдовские свитки? — спросил Ульвхедин.
— Должно быть, она хотела занять место нашего ведуна, — ответил Вальдимар конунг. — Но не смогла сделать этого по двум причинам.
— Что же это за причины? — спросил Ульвхедин.
— Первая причина состоит в том, — сказал Вальдимар конунг, — что эта женщина была не слишком-то сведуща в ведовстве. Всякое заклинание, что она пыталась произнести, выходило у нее боком, вкривь и вкось, через пеньколоду. Вряд ли она могла достичь своей цели, превращая корову в собаку вместо того, чтобы просто вылечить ее от хрустеца
[20]
.
— Пожалуй, такое вряд ли добавило бы ей уважения, — согласился Ульвхедин. — Как и то, что я до сих пор не предложил вам ничего путного, чтобы промочить глотки, не показывает меня с лучшей стороны как хозяина этого дома. — Он повернулся и позвал своего работника: — Эй, Бьярки! Поди-ка сюда!
Бьярки, что жил в его доме и помогал старику по хозяйству, был сирота. Никто не знал его родителей, и никто не утруждал себя воспоминаниями о том, откуда в Медвежьей долине появился еще один Медвежонок
[21]
. Это был невысокий крепкий малый неполных двадцати зим. Волосы его напоминали солому, а нос — картофелину. Когда он говорил или улыбался, девушки таяли, как масло на солнцепеке. Любая из них с готовностью разделила бы с ним супружеское ложе. Но ни один из отцов не спешил отдать за Бьярки свою дочь, потому что за этим парнем не было ни рода, ни наследства, ни отца или матери, чьи имена можно было с уважением произнести в дружеской беседе или огласить на тинге. Все, что было у Бьярки, помещалось в закутке под одной крышей с Ульвхедином Пустым Мешком, в его доме в Сухом углу.
— Ступай к Хейд Босоногой, — сказал Ульвхедин парню. — Передай ей, что пришли те, кто хотел бы ее смерти. Да закрой рот, потому что ты выглядишь, как деревенский дурачок, которому показали голую задницу.
И поспеши, потому что скоро этим людям надоест отвечать на мои вопросы.
— А что будет с тобой, хозяин? — спросил Бьярки.
— Ничего со мной не будет такого, чего бы я не ждал, — ответил Ульвхедин. — Они могут убить меня, если им взбредет блажь затупить свои мечи о старые кости. Мне давно уже пора в Мокрую Морось красотки Хель
[22]
, куда я непременно угодил бы, умерев от старости или хворости. А так у меня остается надежда пускай на хромой овце, но въехать в Вальхаллу
[23]
и провести остаток дней до Рагнарёка в приличном обществе. Иными словами, если они не прикончат меня, я буду сильно разочарован.
— Ты настоящий викинг, хозяин, — сказал Бьярки с уважением.
— Не более чем ты, Медвежонок, — сказал Ульвхедин.
Вальдимар конунг, внимательно прислушивавшийся к их разговору, все же не смог понять ни единого слова.
— На каком языке ты приказывал своему рабу? — спросил он. — Это не исландский, и не ирландский, и ни один из языков, на котором говорят люди этих краев.
— Ты угадал, конунг, — сказал Ульвхедин. — Это язык слафов, населяющих обширные земли Восточного Пути. И этот парень, которого ты назвал рабом, — выходец из страны Гардар, где живут самые горькие пьяницы и самые страшные воины, каких только носила земля.
