— Разве магия не есть проявление неких мистических, квазибожественных стихий?
— Ни в коей мере. Всего лишь умелое управление вполне объективными законами природы. Мироздание обычно предпочитает не замечать всякую эфемерную мелюзгу, вроде вас, людей, или тех, кто был до вас. Но иногда вам удается заставить его откликаться на посылаемые вами сигналы. Это может быть последовательность звуковых колебаний, цветовая гамма, особым образом расположенные предметы — словом, что угодно, на что мироздание считает необходимым ответить. Ничего сверхъестествен ного.
— Но те, кто тебя создал, разве не были наделены поистине божественным могуществом?
— Они всего лишь очень много знали о мироздании. Кстати, они тоже закончили плохо. Но...
— Что, что?
— Они установили многие из правил, по которым существуют все следующие им миры. То, что вы в силу своей узости мышления называете либо законами природы либо магией.
— Например?
— Ну, за примером далеко ходить не нужно. Если ты уронишь камень с высокой башни, он будет падать, во-первых, вниз, а во-вторых, постоянно ускоряя свое падение.
— Да, да, есть такой закон...
— Так вот: это не закон. Это всего лишь одно из правил. Камень не обязан падать вниз. Он может остаться на месте. Или упасть вверх. Но так договорились, для простоты. И теперь камень будет падать вниз, пока правило не изменится. Или вот еще: известно, что нет ничего быстрее луча света. Но свет не может двигаться быстрее некого предела скорости.
— Ну, не думаю...
— Уж поверь мне. Даже вся ваша магия не способна преодолеть световой барьер. В пределах вашего мирка она еще способна создавать иллюзию мгновенных перемещений... «междусферных пронизываний». А в безвоздушном эфире, где мириады звезд водят свои странные хороводы, всякую магию ждет сокрушительное фиаско. Но ты вполне справедливо сомневаешься. Это тоже не закон, а правило. Так договорились, чтобы поставить барьеры для самонадеянных глупцов, овладевших начатками управления мирозданием. Ничего нет хорошего в скоротечном и неуправляемом распространении невежества среди звезд. Или вот еще...
— Достаточно. Но ты хотя бы знаешь, для чего тебя создали?
— Догадываюсь.
— Ну, и?.
— Для забавы.
— Ха... твои Создатели странно развлекались. Но ведь должны же быть какие-то законы, не зависящие от их воли!
— Конечно. Только... они мне неведомы. Я могу лишь строить догадки. Закон, скажем, первый: никаких законов. Закон второй: всё должно быть разумно.
— Какой вздор...
— Согласен.
— Я не о том. Какой вздор, какая несправедливость в том, что я, узнав столько нового о мироздании, получив такую пищу для ума, должен умереть!
— Знаешь что? Во всяком Измещении есть неприятное следствие: угодив в тело дурака, я глупею. В твоем теле я... сильно поумнел.
— Спасибо.
— Я буду помнить о тебе. Ведь тебя звали Хинорнуогниг Блажнец, не так ли?
— Какое это может иметь значение теперь... Я был мыслителем, но мои мысли не всем нравились. Хотя признай, они были совершенно безобидны в сравнении с теми мрачными истинами, что ты мне открыл.
— Пожалуй. Может быть, тебя утешит, что этот мир всё равно не оценил бы тебя по достоинству?
— А случалось когда-нибудь обратное?
— Почти никогда.
— Но все же... нельзя как-нибудь сделать, чтобы я остался жить?
— Увы, господин мой Хинорнуогниг. Таково правило.
— Дурацкое правило. Нелепое, жестокое. Досадно, что ты меня убиваешь. Так некстати.
— Прости, Блажнец! мне пора.
— Но хотя бы ты будешь меня помнить?
— Я никогда ничего не забываю.
— Тогда прощай... как тебя...
— Зови меня Скользец.
— Скользец, хм... смешно.
А ведь я солгал ему. Я действительно ничего не забываю. Но лишь из того, что узнал, или увидел, или ощутил. Он-то, наверное, рассчитывал, что я прихвачу все его знания с собой как ценную и небременительную поклажу. А я ничего не прихватил. Хотя бы потому, что вряд ли в его знаниях было что-то, чего бы я уже не знал. Но сказать ему это было жестоко вдвойне.
Ладно, я и так слишком задержался в этом теле, и слишком поумнел для своего Веления.
Измещение.
Каплет с потолка, каплет со стен, каплет отовсюду, кап-кап, прямо мне на мозг, из ночи в ночь, из ночи в ночь, и так сто лет, все каплет и каплет, и конца тому не видно, а я все никак не могу умереть, сижу и слушаю, как с потолка, со стен срываются гулкие жирные капли и бьют меня в мозг, словно забивают туда большие жирные гвозди...
Хорошо, заткнись, несчастный дурак.
Кап... кап...
Заткнись, я сказал. Теперь это мое тело. А потом я тебя избавлю от твоих мук. Ты просил смерти? Ты ее получишь. Если, разумеется, провидение пошлет мне новое тело по ту сторону решетки...
Я бедная, никчемная серая крыса, скорчившаяся на сырых голых досках в дальнем углу промозглой норы, куда не проникает ни единый луч света, кроме редких факелов тюремщиков, когда те раздают суточную пайку. Не глядите на меня, забудьте, что я есть, что я был, а уж наипаче кем я был...
Кем же ты был, затурканный недоумок?
Не хочу, не хочу, не хочу вспоминать...
Уж не сам ли ты Иаруахриаскийт Мраколюбец? То-то все жмешься к самой темной стенке в этой темнице! Если до тебя все же добрались королевские боевые колдуны, вроде недоброй памяти Лиалкенкига Плешивца, прошлись по тебе своими заклинаниями, то я могу себе представить, во что превратилась твоя личность. В застиранную, изветшалую, одырявевшую тряпку, о которую и ноги-то вытереть будет противно.
Мраколюбец?.. Нет, я не колдун. Мраколюбцу сейчас могло бы быть не менее семидесяти пяти лет, останься он в живых, он ведь был всего лишь чуточку помоложе Свиафсартона Страхостарца. А ведь он, должно быть, всё еще жив, что ему сделается, злобному стервецу, коптит небо где-нибудь в недоступной глуши, куда ищейкам Свирепца и в головы не придет сунуться... Хотя на него это мало похоже, вряд ли он отступился бы от своего, если уж решил взгромоздиться на трон, то и ошивался бы где-нибудь неподалеку да плел свои паучьи тенета...
Кто же ты, прах тебя побери?
Не хочу, не хочу, не хочу...
А если копнуть поглубже?
Что же ты делаешь, живодер?! Больно, больно, больно!!!
Бедняга — похоже, над тобой и впрямь поработали колдуны. Уж постарались, чтобы ты никогда и не мечтал вернуть себе свою личность. А личностью ты был, судя по всему, примечательной.
Энарайфагатуад, первый королевский зодчий. Строитель всего Нового города, самых богатых дворцов в Хумтаве и самых роскошных усыпальниц Долины Королей. Великий мастер, с одного взгляда способный определить высоту и длину с точностью до ногтя мизинца, за то и прозванный Стрелоглазцем. Ну, пока ты возводил изукрашенные хоромы с резными колоннами, ничто тебе не угрожало, был ты богат и ценим, пятьдесят наложниц прозябали в скуке, ожидаясь твоей редкой ласки, сотня ухоженных скакунов попусту переводила овес на навоз в твоих конюшнях, а ты всё выдумывал и строил, строил и выдумывал... Вот и выдумал на свою задницу. Дескать, уж очень интересно устроены подземные пустоты под городом и даже под дворцом, так интересно, что почти ничего и менять не нужно, а так — нанести несколько штрихов инструментом мастера, и превратятся эти зазря пропадающие пространства в наилучшие узилища для врагов короля и религии, многоярусные и неприступные, кто туда угодил — нипочем ему не сбежать. Интересно, говоришь? Ну, давай, приступай... Готово, говоришь? Как назвал? Узунтоймалса? Странное название, будто женское имя. Ну, тюрьма, она и есть женского рода. Вот сам туда и пожалуй первым узником, чтобы не разболтал секреты никому из своих пятидесяти шлюх, а с твоими полутора тысячами подручных мы уже разобрались по-свойски. И тебя полагалось бы по уму-то зарезать да закопать, да больно уж много ты знаешь, не ровен час — что-нибудь из твоих знаний и занадобится вновь. Так что — вот ты, а вот колдун, который тебя отшлифует и приготовит к употреблению в качестве самого тихого, самого светобоязненного, самого первого узника твоей ненаглядной Узунтоймалсы...
