«Успокойся, тератос
[83]
, я знаю правила игры. Я объявляю свою волю, ты ее исполняешь и получаешь свободу. Один тератос — одно желание, так?» — «Ну еще бы...» — «Но ведь ты довольно долго спал без дела, не так ли? Что для тебя несколько часов? Или дней?» — «Что ты задумал. .. задумала? Что такое час? И, если уж на то пошло, что такое день?» — «Ха! А я слыхала, ты всеведущ...» — «Любопытно знать, от кого!» — «Ну, если ты даже этого не знаешь...»
«Никто не бывает всеведущ, — говорю я с нарастающим раздражением. — Можно видеть и не знать. Можно знать, но не слышать. Можно...»
«Да, да, я и сама могу продолжить твою цепочку антитез. Слышать, но не понимать. Понимать, но не видеть. Извини, я утомилась и замкнула ее чересчур поспешно».
Этот слишком резкий для моего слуха, даже визгливый голос способен кого угодно свести с ума. Но ее речи мне по нраву. Они демонстрируют отчетливые признаки интеллекта, столь нехарактерного для особей женского рода. Тем более что стартовая процедура предзнания, начавшись с освоения актуальных коммуникативных средств, уже практически завершена. Теперь я знаю, что такое час, что такое день, и что передо мной женщина. То есть нечто загадочное, поражающее воображение и, в отличие от остального материального мира, не поддающееся познанию.
Вдобавок ко всему, она чародейка. Потому что простому, примитивному смертному меня не разбудить. Отсюда и интеллект: век малоумных чародеек недолог, они по определению не успевают дожить до того уровня познаний, который позволяет апеллировать к древним механизмам мироздания вроде меня.
«Хорошо, ты не намерена освобождать меня немедленно. Что же ты от меня хочешь?» — «Я... я еще не решила». — «Ты не решила или не знаешь, как это сделать правильно, чтобы не угодить в ловушку собственных желаний? Тогда спешу тебя успокоить: никто еще за всю мою жизнь — а живу я очень и очень долго, уж поверь! — не высказал безошибочного и внутренне непротиворечивого Веления. И не припоминаю, чтобы я хотя бы однажды это скрытое противоречие упустил использовать в своих целях. Ты не выглядишь умнее других, так что не льсти себе мыслью, что произнесешь Веление и останешься безнаказанной».
«Ах, как страшно!» — восклицает она. Но не выглядит напуганной. Более того: она смеется. Эти отрывистые вздохи могут быть окрашены во множество эмоциональных оттенков, от пренебрежения до восторга. И мне еще предстоит научиться их различать — кто ведает, на какой срок мне придется осесть в этом мире!
«Что будет, если я разомкну магический круг?» — спрашивает она.
Круг действительно магический, хотя и начерчен простым посохом на песке под открытым небом. А небо здесь, к моему удовлетворению, такое же синее, как и в предыдущем мире. Встречая нечто постоянное, радуешься, словно старому другу.
«Разомкнешь не произнеся Веления? Хм... затрудняюсь ответить. Вполне возможно, что я убью тебя». — «Но такое наверняка случалось? За твою, хи-хи, долгую жизнь?» — «Случалось», — принужден согласиться я. — «И ты действительно убил всех, кто это сделал?!» — «Нет».
Она снова заливается смехом.
«Вот видишь, не такой уж ты ужасный! Послушай же: я выпущу тебя из круга. Мне просто интересно, как ты поведешь себя за его пределами. Но обещай, что ты наконец изменишь свой облик».
«Глупости, — ворчу я. — Но почему бы нет? Обещаю. Что я должен с собой проделать? Хочешь, отращу еще одну голову или пару-тройку дополнительных рук?»
«Не уверена. Я считаю, что четыре — и без того слишком. Оставь себе две руки. И, если можно, две ноги». — «А сколько у меня сейчас? Ах да... Ну, изволь». — «И не нужно этих отвратительных жвал кровавого цвета». — «Как скажешь... кстати, у тебя есть имя? В этом мире пользуются именами?» — «Разумеется. Не думаю, что сможешь мне навредить, когда узнаешь, что меня зовут Калипсо».
Итак, она звалась Калипсо...
«А как мне обращаться к тебе, тератос?» — «Придумай сама. Я привык к самым причудливым прозвищам». — «В нынешнем твоем облике иначе, как Тератосом, тебя не назовешь...» — «Мы можем сэкономить море времени, если ты представишь себе, каким бы ты хотела меня видеть». — «И ты прочтешь мои мысли?!» — «Ну вот еще! Рыться в твоих мыслях... что может быть отвратительнее... Я увижу себя твоим внутренним зрением». — «Всегда считала, что знать чужие мысли — это увлекательно... Тебе нет нужды смотреть на себя моими глазами. Есть такая удобная штука — зеркало...» — «Я знаю, что такое зеркало. Но внутреннее зрение — не простое отражение действительности. Это грезы об идеале, изуродованные реальностью». — «Ты полагаешь, что когда я гляжу на тебя, то мечтаю об идеале?» — «Я в этом уверен... Калипсо». — «Это кажется мне забавным. Приступай, мой разум тебе открыт!»
«Тебе не обязательно жмуриться», — говорю я с иронией.
И меняюсь.
Она открывает глаза. Ее первая реакция:
«Это могло бы быть и покороче...»
«Вот так устроит?» — сварливо интересуюсь я.
«Ты надо мной издеваешься, тера... — Она обрывает себя на полуслове. — Но ведь теперь ты не чудовище. Ты недурен собой... почти красив. Неужели это мой идеал мужчины? — Калипсо задумчиво оглядывает меня со всех сторон. — По крайней мере, задница выглядит аппетитно. .. И тебе нужно другое имя. — Ее глаза наконец поднимаются к моему лицу. — У тебя карминные глаза, ты знаешь об этом?»
«Просто хотел немного оставить от себя прежнего».
«Я не против. Однако я настаиваю, чтобы это было вдвое больше, чем сейчас, но втрое меньше, чем прежде».
«Что за странные прихоти, — бормочу я. — Неужели размер этой ерунды имеет значение?»
«Ты даже представить себе не можешь, какое. Вот так достаточно. Достаточно, я сказала!.. А теперь я выпускаю тебя из круга. — Носком сандалии она стирает фрагмент границы между мной и своим миром. — Ты ведь будешь хорошо себя вести, правда?»
«Неправда!» — рычу я и превращаюсь в гигантского мохнатого монстра, с когтями, клыками и всем, что полагается для каннибализма.
Калипсо от смеха валится с ног. Она и вправду нисколько не напугана. Смех ее похож на перезвон серебряных колокольцев. Пожалуй, это первый в новом мире звук, который меня не раздражает. И даже наоборот, отчасти примиряет с действительностью.
«Ты даже не представляешь, какое это комичное зрелище! — с трудом выговаривает она. — Шерсть, когти... и человеческий фаллос! Ой, не могу-у...»
Любопытно, это только она в первую очередь обращает внимание на второстепенные детали или такова особенность всех местных женщин?
Ну что ж... Произвести впечатление удалось, но не то, на какое был расчет. Возвращаю себе человеческий облик.
«Как ты намерена поступить со мной дальше, чародейка?» — «Я еще не решила. Но успокойся, я непременно и скоро решу. А пока будь моим гостем на этом острове. Уверяю, тебе понравится. Здесь не так часто бывают гости, достойные моего общества. Кем бы ты ни был — опальный титан, полубог или даже бог — тебе предстоит нелегкое испытание». — «В чем оно заключается?» — «Развлекать меня. Пока я не выскажу свое Веление и не отпущу тебя на свободу. Кстати, тебе понадобится одежда — в моем жилище нет других мужчин, а прислужницы весьма пугливы... Я буду называть тебя Криптос — «Тот, кто скрывается». Тебе это по нраву?» — «Мне это безразлично. Пускай будет Криптос. Не хуже и не лучше других». — «Коль скоро мое имя обозначает «Та, что скрывает», мы составим неплохую пару». — «Возможно... Что я должен делать с этой тряпицей?» — «Это гиматий. Позволь я покажу, как ты должен его носить. Нужно спрятать плечи, чтобы твоя нежная кожа не обуглилась на солнце, а заодно и затем, чтобы ты сошел за путешествующего философа... У тебя случайно нет намерения обзавестись волосами... хотя бы где-нибудь?» — «Это так необходимо?» — «Без волос, бороды и бровей ты производишь странное впечатление. Хотя... в этом есть некий эстетический вызов. Пожалуй, тебе и действительно не стоит отвлекаться на подобные пустяки. Идем же, мой Криптос, я покажу тебе свои владения!»
