Посветлело, верх правой стенки лубяного короба прояснился, порозовел… Правый-то почему?
– Сани, что ли, другим боком поставили? – недовольно сказал Кудыка и приподнялся.
Ничего подобного. Сани как стояли, так и стояли – оглоблями ко рву. А вот заря занималась на западе. Жиденькая розовая полоса, обозначилась над невидимым отсюда греческим берегом, отразившись в озерной глади. А на востоке пока по-прежнему было черным-черно.
– Наше-то где же? – всполошился древорез, поднимаясь в рост.
Чернава смотрела на него снизу вверх с безнадежной усталой усмешкой.
– Ты лучше скажи, почему от тебя жена с греками сбежала, – спросила она. – Бил?
Древорез очумело посмотрел на погорелицу и не ответил. Тут солнце не с той стороны восходит, а она про жену…
– Чего молчишь?
– Да наоборот… – нехотя, с досадой ответил он. – Поколочу – аж расцветет вся. Так и говорила: милый ударит – тела прибавит… А когда мне ей тела прибавлять-то? Начнешь по дереву резать, а она в слезы: не любишь-де, не ревнуешь, пальцем-де не трогаешь…
– А зуб куда дел? Вышибла?
– Да… Кочергой… – процедил Кудыка, выбираясь из короба. Вот привязалась чумазая… Ну ничего, приструним, дай только срок…
– Слышь, берендей… – задумчиво, с сожалением сказала ему в спину Чернава. – Ты – как хочешь, а я с обозом обратно пойду…
Кудыка сделал шаг, другой – и опешил. Это что же? Облюбила как хотела – и в сторону?..
– Ну ты… того… этого… – Обернулся, моргая. – Воли-то много не бери! Поклялся, чай, что женюсь…
– Ты-то поклялся, – с вызовом ответила она, разлокотившись поверх стенки лубяного короба и склонивши набок отмытую со вчерашнего утра курносую рожицу. – А я-то тебе ни в чем не клялась… Думаешь: пошутили в санях негораздо – так мне уже теперь по одной половице перед тобой ходить?.. Да на кой ты мне ляд сдался? Ни кола ни двора… Ловят вон повсюду…
Будь в руках у Кудыки тележная ось – огрел бы не колеблясь. Древорез настолько смирился со всеми своими напастями, что взять да и утратить хотя бы одну из них показалось ему вдруг за обиду.
– Никак прибить хочешь? – нимало не забоявшись, ласково осведомилась погорелица. – Смотри, берендей… С чем нагрянешь, с тем и отпрянешь!..
Кудыка мигом припомнил, что имеет дело с ворожеей, посопел разгневанно и, не сказав в ответ ни слова, отвернулся. Ой, наверное, не девка она была… Наверное, все-таки баба… Ни стыда, ни совести…
В санях ворочались, просыпаясь, возчики. Плескалось за камнями волнолома светлое Теплынь-озеро. Из-за округлой груды щебня, в которую въехало вчера лохматое от окалины солнышко, показался Ухмыл с охапкой деревянных лопат. Шел, взглядывая то на чернеющий восток, то на розовеющий запад.
– Слышь, Ухмыл! – разом забыв про свежую сердечную рану, кинулся к нему Кудыка. – А у нас-то что ж не разгорается?
Прежде чем ответить, Ухмыл вручил ему лопату.
– Рано еще… – безразлично пояснил он. – Пока выкатят, пока раздуют…
– Так это что ж выходит?.. – обомлев, вымолвил Кудыка и оглянулся на светлеющую водную гладь. – Солнышко у греков раньше нашего встает, а в озеро падает позже?..
– Так и выходит! – бросил Ухмыл, направляясь к саням. – Сутки-то почти одинаковые, а вот ночь у нас длиннее…
Обронил с дробным грохотом всю охапку и зычно гаркнул:
– А ну-ка продирай, продирай ясны очи! Солнышко вот-вот взойдет!..
– Вона как… – заробев, пробормотал Кудыка.
Дивные творились дела на Теплынь-озере. Вскоре, словно бы откликнувшись заморскому утречку, затлела заря и в стране берендеев – за черно-сизыми отчетливо проступившими на бледно-розовом небе зубчатыми хребтами.
Ухмыл тем временем поднял обозников и, раздав лопаты, велел выбирать золу слева от великой дыры, куда уводил поперечный ров. Пока запрягли лошадок, пока подволокли сани поближе, золотом брызнуло из-за моря. Змея подколодная Чернава, судя по быстрым взглядам исподлобья, все-таки малость сожалела о содеянном. Была бледна, дичилась, на шутки не отвечала. Видя такое дело, обозники тоже поскучнели и перестали ее задирать…
Кудыка вновь почувствовал обиду и больше на бывшую суженую не смотрел. Хотел еще кое о чем расспросить Ухмыла, однако уже замелькали широкие желобчатые лопаты, в новенькие короба саней полетела зола. Очень скоро древорез снова стал похож на погорельца. Да и остальные тоже…
Сметливый Кудыка нарочно выбрал место поближе к облицованной диким камнем дыре и даже исхитрился пару раз заглянуть вовнутрь. Дневной свет проникал переплевов на двадцать (сколько ж это будет локтей-то?..) в гулкую со сводчатым потолком пещеру, бесконечно длинную и почти пустую. Бродили по ней только двое берендеев с деревянными молотами, ударяя по каждому ребру теряющегося вдали желоба и прислушиваясь к отзвуку.
– Не глазей, не глазей!.. – прикрикнул один из них на древореза. – Успеешь еще, наглядишься…
Вроде и негромко прикрикнул, но голос его отдался, отскочил от пыльных каменных стен и прогремел так гулко, что струхнул Кудыка, отпрянул. Больше в дыру не совался.
Наполнив три короба сизым нежным прахом, решили передохнуть малость. Хребты золы успели украситься золотой каймой – поднималось тресветлое солнышко берендеев. Сошлись в кружок, оперлись на лопаты. Лица у всех черные, зубы одни блестят.
Кудыка открыл было рот, чтобы задать первый вопрос, но Ухмыл заговорил сам.
– Так-то вот, берендеи… – с ленивым превосходством молвил он, глядя в основном на Кудыку с Чернавой. – Ползаете там у себя поверху, что мураши, куколок режете, землицу сошками ковыряете, а тут, вишь, какие дела делаются?.. Не-ет, нынче наверху жить трудно, голодно… И воли никакой…
– Под землей, что ли, воля? – усмехнулся сутулый Вражина.
– У нас, мил человек, – небрежно ответствовал Ухмыл, – по сравнению с вами, жить не то чтобы вольновато… – Помедлил, сплюнул и щегольнул частоговоркой: – …а вольным-вольно навольно-вольнехонько!..
– Так ты, выходит, по своей воле золу с нами гребешь? – подмигнув неподбитым глазом, поддел Бермята.
– Это временно… – отмахнулся Ухмыл. – Провинился – вот и гребу.
– Рассказал бы, что ли…
– А чего рассказывать? Помнишь, ночь была до-олгая-долгая? Ну, когда еще четное солнышко два раза подряд пускали… А кто первым углядел, что обшивка расклепалась? Я и углядел! А то бы так и кинули…
– Да ну?
– Вот тебе ну!.. Такая выдалась ночка – до сих пор оторопь берет! С ног сбились! Нечетное – в починку, четное – в работу. Розмысл наш Завид Хотеныч поутру мне отпуск выписал на три дня. А я, вишь, в первый день накушался, как дурак, да и ляпнул в кружале чего не следует… При нем вот и ляпнул… – Ухмыл кивнул на застывшего с приотворенным ртом Кудыку. Потом вдруг уставился поверх голов и всполошился. – Никак второй обоз подходит? А ну за лопаты!..
