– Ну зачем тебе книги Кондрата, если ты
сам пишешь, и потом, их же можно опубликовать под именем Разумова и получить
деньги. Да Миша Галин от радости скончается, когда я скажу о рукописях.
– Галин – негодяй, а их издательство –
сборище жадин, не понимающих, что автору нужно достойно платить, чтобы он
спокойно занимался литературным трудом. Ломовую лошадь следует хорошо
кормить, – серьезно сказал Юра, – а если расскажешь Мишке о
рукописях, он моментально схватится и опубликует, естественно, все, только
денег Лиза не получит ни копейки!
– Почему?
– Потому. Она несовершеннолетняя. Галин,
естественно, выпишет денежек для вдовы раз в пять меньше, чем дал бы Кондрату,
и честно положит их на сберкнижку. Теперь соображай, что случится с рублями
через десять-пятнадцать лет, когда Ленка выйдет! Мы же с тобой получим
кругленькую сумму, ты сумеешь дать Лизе образование да еще отложишь Ленину долю
в долларах. А бакс, он и в Африке бакс, при всех режимах и перестройках.
Понятно?
– Ну почему ты так уверен, что Лену
осудят? И потом, Степан Разин вовсе не мифическая фигура, я нашла его мать,
вернее женщину, воспитавшую парня, Раису Андреевну и…
Я уже собралась сообщить о смерти Степана и
своих подозрениях по поводу Андрея, как Юра вновь стукнул кружкой о стол. На
этот раз кружка развалилась на два почти одинаковых куска.
– Да выбрось ты эту дурь из
головы! – крикнул Грызлов, но тут прозвенел звонок в дверь.
Это вернулась из школы Лиза, вместе с ней
влетела Маша Гаврюшина, и девочки принялись с упоением тормошить Пингву с
Рамиком, быстро рассказывая о школьных новостях. Юра еще с полчаса сидел, пил
кофе, потом Маша Гаврюшина, узнав, кто перед ней, с радостным визгом понеслась
к метро и вернулась, держа сразу два романа Андрея Малькова. Грызлов поставил
автограф и откланялся. В прихожей он поцеловал мне руку и прошептал:
– Евочка, не бойся, молодые капитаны
поведут наш караван!
Дверь хлопнула, я осталась в прихожей, держа в
руках вызывающе роскошный поводок Рамика. Последняя фраза, сказанная Юрой,
подействовала на меня, словно удар тока. Перед глазами моментально возникла
картина.
Раннее утро, я собираюсь в школу, натягиваю
форменное платьице и только что выглаженный фартук. На кухне мама готовит
геркулесовую кашу, запах горячей овсянки разливается по коридору. В ванной
бреется папа. Я подхожу и смотрю, как бритва медленно убирает с его лица горы
белой пены. Отец ловко орудует станком и поет:
Буря, ветер, ураганы,
Нам не страшен океан,
Молодые капитаны
Поведут наш караван.
Потом он замечает меня, поворачивается и
спрашивает:
– Ну? Что такой унылый, Рыжик, опять
горло болит?
– Контрольная по арифметике, –
бормочу я и утыкаюсь головой в его теплый живот. От отца пахнет одеколоном,
мылом и чем-то родным, страшно приятным, папятиной, как говорила я в детстве.
– Ничего, Рыжик, не дрейфь, –
ободряет меня он и опрыскивает лицо остро пахнущим «Шипром», – не бойся,
молодые капитаны поведут в бой караван!
Он часто говорил эту фразу, стараясь взбодрить
и развеселить любимую доченьку, и вот теперь те же слова произнес Юра Грызлов.
Надо же, а я думала, что песню из кинофильма «Семеро смелых», столь популярную
в моем детстве, уже никто не помнит. Хотя, может, у Юры тоже был отец,
напевавший во время бритья?
– Лампа, – закричала Лиза, –
беги сюда скорей, мы научили Рамика подавать лапу!
Я медленно двинулась на зов. Нет, не стоит
обманывать себя, в моем сердце нет ни капли страсти к Грызлову, и вряд ли я
стану его женой или любовницей. Но как приятно иметь настоящего друга,
заботливого и верного. Пусть даже он предлагает не слишком честную комбинацию,
но ведь он делает это в основном для того, чтобы помочь мне и Лизе…
– Ну, Лампа, давай скорей, –
завопили дети, – а то он сейчас все забудет!
– Хороши дрессировщики, – засмеялась
я, входя в детскую, – надо так научить, чтобы навсегда запомнил.
– Рамик, дай лапу, – произнесла
Лиза, протягивая песику руку.
Щенок молча вилял хвостом.
– Дай лапу!
Собака радостно взвизгнула и еще сильней
замела хвостом.
– Дай немедленно! – начала выходить
из себя девочка.
Рамик потянулся носом к блюдечку, где
аппетитно пахли мелко нарубленные кусочки сыра.
– Ну уж нет, – сказала Маша Гаврюшина
и отодвинула подальше лакомство, – сначала команду выполни. Дай лапку!
И на этот раз никакого результата.
– Забыл, – вздохнула Лиза. –
Уродский пес! Килограмм «Эдама» слопал, и никакой памяти!
– Знаешь, – предположила
Маша, – мы вообще-то ему раньше другую команду давали.
– Какую? – заинтересовалась я.
Гаврюшина села на корточки перед мордой Рамика
и, повернув ладошкой вверх тоненькую, словно церковная свечка, руку, попросила
нежным голосом:
– Рамик, вытяни грабку!
Песик тут же подал лапу и счастливыми глазами
посмотрел на «учительниц».
– Мы так говорили, – бесхитростно
пояснила Маша, – но Лиза знает, что вы этих слов не любите, вот и стала
при вас по-другому просить.
– Прелестно, – одобрила я «дрессировщиц». –
Теперь наденьте ему на шею золотую цепочку и научите делать пальцы, вернее
когти, веером. Андрюша придет в дикий восторг.
Глава 28
Наверно, у меня крайне уязвимая нервная
система. Стоит понервничать, и сон пропадает без следа. Не помогает ничего – ни
валокордин, ни чтение газет. Вот только теплое молоко я не пробовала, потому
что терпеть его не могу, вид поднимающейся пенки вызывает у меня содрогание.
Наверное, в детстве перепила.
