– А Лиза и Ваня? – спросила я
тихо. – Дети тоже наследники.
– Разделим Ленину долю на троих, –
охотно согласился он.
Я молчала, не зная, как реагировать.
– Ева, душа моя, – тихо сказал
Юра, – наверное, преждевременно произносить подобные слова, но с нашей первой
встречи я пребываю в уверенности, что нашел в твоем лице невероятную женщину –
умную, интеллигентную, красивую…
– Мэрилин Монро и Софья Ковалевская в
одном флаконе, – фыркнула я, чувствуя, что опять начинаю краснеть.
– Если хочешь так, то да, – неожиданно
серьезно ответил он, – ты женщина моей мечты.
– Но… – выдавила я из себя.
Он поднял руки:
– Евочка, только не подумай, что я
собираюсь делать неприличные предложения! Упаси бог! Слишком много раз
ошибался, заводя с дамами близкие отношения. Поверь, я очень не хочу тебя
терять. Можно, начну ухаживать по всем правилам? Букеты, конфеты, концерты? Как
ты относишься к тому, чтобы встретиться сегодня в семь вечера у колонн Большого
театра? Или тебя больше привлекает вестибюль станции метро «Маяковская»?
Он улыбнулся, а я вздохнула и отвернулась. Что
ж, Юра прав. Наши девочки из консерватории постоянно бегали на свидания именно
по этим адресам. Иногда, торопясь вечером домой, я шла по платформе
«Маяковской», натыкаясь на аккуратно причесанных парней с букетами гвоздик в
руках. Розы, хризантемы, орхидеи были в социалистическое время недоступны.
Отнюдь не из-за цены, их просто не завозили в редкие и пустые цветочные
магазины. А вот гвоздики, белые и красные, все же попадались. Словом, колонны
Большого театра и «Маяковская» для людей, родившихся в конце 50-х,
символизируют любовные встречи. Для многих, но не для меня. Я никогда не ходила
на свидания. Сразу после занятий отправлялась домой. И вообще была тихой,
робкой девочкой – до пятого курса носила то, что покупала мама. Но, наверное,
все же существовало короткое время, когда я похорошела.
Помню, как однажды Володя Симонов пригласил
меня в театр. Мама пришла в полный восторг, причесала меня и кинулась печь
пирог. После спектакля я предложила кавалеру подняться выпить чаю. Володя
покорно сел за стол, похвалил мамино коронное блюдо – кулебяку с мясом,
осмотрел папин кабинет и еще четыре необъятные комнаты, выслушал семейные
предания о бабушке-певице, дедушке-адвокате, тете-поэтессе и… больше никогда
никуда меня не звал. Более того, через полгода он женился на Люське Комаровой,
приехавшей в Москву из Уфы и не имевшей никаких родственников, кроме полуслепой
бабки.
Больше за мной никто не ухаживал, а потом мама
благополучно выдала меня замуж за племянника своей подруги. Все вопросы она
решила за моей спиной, и мне осталось только послушно идти в загс. Так что
колонны Большого театра и вестибюль метро «Маяковская» не вызывают у меня
никаких приятных воспоминаний, только легкое сожаление о прошедшей молодости.
Но Юра не знал моего прошлого, поэтому
внезапно сказал:
– Искренне надеюсь, что мы крепко
подружимся, потому что нам теперь идти по литературному пути рука об руку.
Я вынырнула из воспоминаний и удивилась:
– Что ты имеешь в виду?
– Какой псевдоним кажется тебе привлекательным? –
вопросом на вопрос ответил Грызлов.
– Григорий Юров ничего…
– Нет, твой псевдоним?
– Мой?!
– Конечно, нас же двое, гонорар и слава
пополам.
Секунду я обалдело смотрела на него, потом
тихо сказала:
– Но это же нечестно, мы фактически
украдем чужой труд. Вот Лена выйдет…
Он с треском поставил на стол керамическую
кружку, коричневая жидкость взметнулась вверх и выплеснулась на клеенку.
– Лена никогда не выйдет, все! Надо
теперь подумать о детях – Лизе и Ване. Кстати, где мальчик?
– На Кипре, у ближайшей подруги Лены, она
замужем за богатым киприотом.
– И как ты думаешь, сколько времени она
будет заниматься чужим ребенком?
Я растерянно молчала.
– Вот видишь, – констатировал
Юра, – не сегодня-завтра малыша пришлют назад, и что дальше?
А действительно, что?
– И с Лизой, – продолжал настаивать
Грызлов, – с Лизой как?
– Я оформлю опеку.
– Тебе не разрешат. Во-первых, ты не
родственница, а во-вторых… Ну-ка, ты где работаешь?
– У Лены в экономках.
Он рассмеялся:
– Официально оформлена?
– Нет.
– Значит, душа моя, для государственных
органов ты являешься праздной дамой, существующей неизвестно на какие средства.
Таким детей не дают.
– Но…
– А вот если ты покажешь книгу, где на
титульном листе будет значиться твоя фамилия, то это другое дело. Подвиньтесь и
снимите шляпу, поскольку перед вами популярная писательница, птица редкой
породы. И если ты с детективом под мышкой явишься в Министерство образования
или, не знаю, куда следует обращаться, чтобы усыновить ребенка, и скажешь, что
хочешь пригреть в своей семье дочь лучшей подруги, осужденной за убийство, то
тебе, даме-писательнице, сделают исключение. И Лиза останется с тобой на
законных основаниях.
Я молчала, с трудом переваривая информацию.
– Да еще деньги пойдут, – искушал
Грызлов. – Лене оставим.
– Но романов только двенадцать, и они
скоро кончатся! Знаешь, как Кондрата выпускали? По книге в месяц. Запас только
на год! И потом, у каждого писателя свой стиль, неужели никто ничего не
заподозрит?
Юра улыбнулся:
– Слышала, был такой Миронов?
– Конечно, столп детективного жанра, еще
при Советах пользовался бешеным успехом, только он умер примерно год назад.
– А книги все выходят…
– Ну, наверное, как у Кондрата, остались
рукописи…
– Нет, – покачал головой Юра, –
просто пишет другой, и никто ничего не заподозрил. Люди доверчивы, обмануть
рынок легко.
– Вдруг Лену отпустят? Представляешь,
какой скандал поднимется?
– Господи, – он вышел из
себя, – да никогда ее не отпустят, потому что она убила мужа, понимаешь,
она, больше некому. Или ты все еще ищешь мифического Емельяна Пугачева? А
насчет количества книг не волнуйся, главное, удачно стартовать. За двенадцать
месяцев я напишу пять повестей и дальше продолжу работать.
