– И не спрашивай. Я ведь не москвич,
отслужил в армии и явился столицу покорять. В МГУ на филфак не попал, на журфак
даже и соваться не стал, без шансов, туда только блатных брали. По дури в
Институт международных отношений двинул, МГИМО. Думал, корреспондентом в Париже
или Лондоне стану после окончания. Вот идиот. Естественно, на сочинении огреб
двойку, тут мне добрый человек и посоветовал документы в пед подать. Мальчик,
да еще после армии – самый их кадр. Я и попал на отделение дошкольного
воспитания – в группе четырнадцать девочек и Юрочка. Классное время. Кавалеры
наперечет, нас девицы на руках носили. Жил я в общежитии, так можешь
представить, четырехразовое питание имел. Студенточки одна другой лучше
готовили. Ну а потом в газете работал, малотиражной, «Московский метрополитен»
называлась, потом книги пошли…
– Ты же писал вместе с Андреем Мальковым?
– Да.
– Трудно работать в паре?
– Нет, – улыбнулся он, – я
сидел дома и стерег рукопись, а Мальков бегал по издательствам и пристраивал
новый роман.
Я вытаращила глаза:
– Да ну?
Юра мягко взглянул на меня:
– Лампа, ты удивительно доверчива, даже
обманывать не хочется.
Я посмотрела в его красивое породистое лицо. А
он, наверное, добрый мужик и ловелас. Небось дамы падают вокруг охапками.
Интересно, почему Грызлов не женат? Уж наверняка не из-за отсутствия внимания
со стороны женского пола.
– Послушай, Ева, – неожиданно начал
Юра.
– Как ты меня назвал?
– Ева. Прости, пожалуйста, но Лампа так
по-дурацки звучит, и потом, я все время боюсь назвать тебя торшером или бра… из
Евлампии великолепно получается Ева. Неужели никто до меня не додумался?
Я покачала головой:
– Нет, как только не звали – Лампуша,
Лампец, Лампадель, Лампидудель, а один молодой человек долго величал
Электролампой Андреевной. Ева! Надо же!
– Нравится? – тихо спросил Юра и
взял меня за руку.
Его ладонь оказалась большой, уютной, теплой.
Такие руки были когда-то у моего отца. Неожиданно в моей душе поселились
спокойствие и какая-то уверенность – все будет хорошо.
– Какие пальцы красивые, – шепотом
продолжал Грызлов, – длинные, аристократические, ногти, как миндалины.
Терпеть не могу дам с маленькими, обломанными ногтями. А у тебя просто
идеальная форма, хоть и не делаешь маникюр.
– Да, – согласилась я, чувствуя, как
к щекам приливает кровь, – руки у меня замечательные, жаль только, что
ноги подгуляли, стою как на лыжах, ношу тридцать девятый летом, а зимние сапоги
вообще сорокового размера.
Юра расхохотался. Я вырвала свою руку, вечно
со мной так. Начинаю смущаться и несу чушь, даже обидно. И вообще, дама в моем
возрасте должна спокойно выслушивать комплименты. Я же, как подросток,
моментально начинаю краснеть и глупо хихикать, просто отвратительно. Вот и Юра
начал потешаться, а ведь я ему явно нравлюсь, между прочим, я тоже нахожу его
не противным, скорей даже приятным.
– А ведь у меня к тебе дело. – Он
стал неожиданно серьезным.
– Какое? Если предложишь написать в
соавторстве роман, то зря, я совершенно лишена фантазии.
– Между прочим, душа моя, ты
угадала, – спокойно произнес он, вытаскивая сигареты, – именно роман,
и именно вместе.
– Ну и чушь!
– Вовсе нет. Слушай внимательно. Последние
вещи Малькова распродавались, честно говоря, плохо. Теперь Андрей умер. В
издательстве считали, что читатели все-таки клюнут на раскрученное имя, и
выпустили еще две книги под старым псевдонимом. Но, увы, никакого коммерческого
успеха. И я решил: хватит, пора избавляться от Андрея Малькова. Умер и умер,
похоронили да забыли. Буду теперь писать под другим псевдонимом, другие вещи.
Меньше крови, изживу порнуху, введу динамичный сюжет, напряженное действие.
Чтобы на каждых десяти страницах что-нибудь происходило…
– Как у Кондрата Разумова, – влезла
я.
Юра поднял глаза:
– Именно, Кондрат великолепно писал.
Кстати, ты не знаешь, остались ли после его смерти готовые работы?
– Лена говорила о двенадцати романах, но
в компьютере с пометкой «новый» нашлось только восемь.
– Можешь показать?
– Зачем?
– Потом объясню.
– Конечно, пошли.
Мы отправились в кабинет, и Юра, тихонько
напевая, принялся изучать содержимое файлов. Прошло примерно полчаса. Наконец
гость щелкнул мышкой и, глядя на потухший экран, сообщил:
– Лена не обманывала. Рукописей и впрямь
двенадцать, только четыре недописаны, ну да не беда, доделаем.
– Зачем?
Юра похлопал рукой по компьютеру:
– Вот здесь, Евочка, лежит наше с тобой
состояние.
– Не понимаю…
– Об этих вещах никто не знает?
– Наверное, лишь Лена.
– Да забудь про Ленку, – вскипел
Юра, – с ней все кончено. Убила мужа и получит по заслугам, лет десять,
может, пятнадцать, если судья уж очень обозлится. А тут – сокровище.
– Все равно не понимаю!
– Евочка, – проникновенно зашелестел
Грызлов, – у меня в мире книгоиздателей отличная слава. Если я принесу
новый роман, в другом, чем раньше, ключе, то его выпустят обязательно.
– Ну и неси, а при чем здесь эти
рукописи?
Он тяжело вздохнул:
– Ева, душенька, когда Лена, законная
наследница неопубликованных детективов Разумова, выйдет на свободу, имя
Кондрата будет прочно забыто читателями. Ни один издатель не захочет
связываться с ней.
– Почему?
– Бесперспективно. Писатель умер,
читатель его похоронил, новая поросль поднимается. Так что денег ей не заработать,
а мы выпустим все и, конечно, оставим Ленке часть гонорара. Будет у нее
копеечка, если на зоне не удавят.
– Ты хочешь сказать…
– Умница, сообразила. Издадим книги под
моим новым псевдонимом, допустим Григорий Юров. Неплохо звучит, а? Восемь
готовых вещей, а четыре я поправлю, допишу… Отличная идея!
Я удрученно молчала. Грызлов истолковал мое
молчание по-своему и быстро добавил:
– Естественно, деньги поделим на три
части – тебе, мне и Лене. Нам побольше, ей чуть поменьше.
