– Маргарита Николаевна! – позвала я
и пошла по небольшому коридорчику. Комната была одна, просторная и почти
пустая. В углу стояла полуразвалившаяся тахта, вместо двух ножек – стопки
растрепанных книг. Белье на ней отсутствовало, растрепанная подушка и драное
ватное одеяло валялись на полу, посередине высился обеденный стол без скатерти
и клеенки, и на нем было полно самых разнообразных предметов: вспоротая банка
рыбных консервов, несколько пустых водочных бутылок, расческа с клоками длинных
черных волос, нечто сморщенное, оказавшееся при ближайшем рассмотрении сырой
картофелиной, и куча хлебных корок.
Больше в комнате не было ничего, даже
занавесок, а с потолка свисала голая электрическая лампочка.
Кухня выглядела не лучше. Газовая плита в
жутких потеках, скорей всего, ее не мыли со дня покупки. Холодильник тоже в
каких-то пятнах, линолеум по цвету сравнялся с асфальтом, но хозяйку это не
смущало. Она сидела на диване «Малютка», покрытом чем-то, что я не решилась бы
использовать в качестве половой тряпки.
– Ты ко мне? – с легким удивлением
произнесла Маргарита, а это была она, и громко икнула.
Густой запах алкоголя повис в кухне.
– К вам.
– И чего хочешь? – благодушно
поинтересовалась Рита. – Соли дать? Нету у меня. Сахару тоже, уж извини.
Помогла бы по-соседски, но откуда деньги взять инвалиду, ой, тошно…
И внезапно она громко зарыдала.
Я слегка растерялась. В своей жизни мне
никогда не приходилось иметь дело с алкоголиками. Отец, правда, выпивал по
праздникам рюмку-другую хорошего коньяка. Мама иногда наливала в чай пару ложек
«Рижского бальзама» или ликера, но, как вы понимаете, пьяными я их никогда не
видела. Нет, вру, был один раз случай.
Память услужливо подсунула картину. Вот
открывается входная дверь, и отец тяжело садится на стул у входа.
– Папочка пришел! – с радостным
криком кидаюсь я ему на шею и сразу понимаю, что с ним произошла беда.
Пальто отчего-то грязное, шляпа висит на одном
ухе, глаза бессмысленно бегают из стороны в сторону, на пороге с виноватым
видом молчит его шофер Иосиф Петрович.
– Папа заболел, – сообщает он
мне. – Позови маму.
Но она уже бежит по коридору. Меня моментально
уводят в детскую и велят не выходить. Я очень послушная девочка, поэтому
покорно сижу за закрытой дверью и внимательно слушаю, что происходит в
квартире. А там царит суматоха: льется вода в ванной, доносятся непонятные и от
этого жуткие звуки, затем приезжает «Скорая».
Где-то около одиннадцати мама наконец
вспоминает про меня и входит в детскую. Ее лицо заплакано, а всегда причесанные
волосы стоят дыбом.
– Папу увезли в больницу, у него
инфаркт, – поясняет она и добавляет: – Ложись спать, детка. Завтра поедем
к нему.
Но назавтра смущенно улыбающийся папа
появляется дома. Радостная мама затевает праздничные пироги. Вечером мы
получаем подарки. Я нахожу на кровати громадного, слегка косорылого розового
зайца, а мать маленькую коробочку с золотым кольцом. И только спустя много лет,
уже после папиной смерти, она рассказала мне, что произошло в тот день.
Отец был на похоронах своего товарища, тоже
крупного ученого, работавшего на военно-промышленный комплекс. Замерз, устал и
проголодался. На поминках его посадили возле миски с незнакомым салатом – белый
овощ, наструганный на терке, был заправлен подсолнечным маслом. Папа попробовал
и пришел в полный восторг – острое, необыкновенно вкусное блюдо.
– Что это? – поинтересовался он у
хозяйки.
– Черная редька, – ответила та и
удивилась: – Разве ваша супруга такую не делает? Лучшая закуска под водку.
Но мама никогда не готовила ничего подобного.
Отец увлекся и съел всю миску. Впрочем, хозяйка оказалась права – выпитой водки
он не ощущал и смело опрокидывал стопку за стопкой, надеясь побыстрей
согреться.
Плохо ему стало в машине. Голова закружилась,
к горлу подступила тошнота, сердце билось так, что, казалось, оно сейчас
выскочит из груди… Приехавшая «Скорая» моментально заподозрила инфаркт. Но в
больнице опытный кардиолог велел промыть больному желудок и, мрачно посмотрев в
таз, поинтересовался:
– Сколько же вы редьки слопали?
Килограмм? Два? Никогда больше так не поступайте. Этот овощ изменяет сердечную
деятельность, он крайне опасен в больших количествах.
Утром сконфуженного отца отправили домой. И
это был единственный случай в моей жизни, когда я видела его подшофе.
Мой бывший супруг тоже не злоупотреблял
горячительными напитками. Он в основном увлекался бабами. А Катин старший сын
Сережка любой выпивке предпочитает мороженое. Поэтому как вести себя с
женщиной, сильно страдающей от похмелья, я просто не знала.
– Ой, ой, ой, – раскачивалась из
стороны в сторону хозяйка, держась за голову. – Ой, ой, как болит, спасу
нет!
– Вы Рита? – попробовала я вступить
с ней в контакт.
– Ох, не знаю, – пробормотала она.
– Как? Вы не знаете свое имя?
– Ничего не знаю, – нудила тетка,
держась за виски. – Ничего.
Честно говоря, я ее пожалела. Сама только один
раз в жизни напилась и помню, как мне было плохо, пока заботливый Андрюша не
поднес стаканчик «Балтики». Пиво! Вот что должно помочь. Я выскочила на улицу и
в ближайшем ларьке схватила две бутылки. Пиво и впрямь оказалось живой водой.
Хозяйка прекратила стонать, натренированной рукой вскрыла бутылку и выхлебала
содержимое прямо из горлышка. Я уставилась на нее во все глаза, ожидая действия
«лекарства». Минут через пять алкоголичка удовлетворенно рыгнула и
пробормотала:
– Хорошо пошла, давай вторую!
– Э, нет, сначала скажи, ты Рита?
– Я Марго, – ответила пьянчужка.
Ну уж на королеву она явно не тянула. Но если
ей так хочется, пусть будет Марго.
– Знаешь, где Степан?
– Кто это такой? – удивилась она.
– Брат твой родной, Степан Разин.
– Ах, Степка, – протянула
собеседница. – А хрен его знает.
– Ну попробуй сообразить.
Рита попыталась встать, но ноги не слушались,
подламывались в коленях и явно не собирались никуда идти.
– Там, – мотнула она головой в
сторону коридора, – на стене телефон.
Я вышла из кухни, сняла с полочки телефон и
принесла Маргарите.
– Нет, – икнула та. – На обоях
телефоны записаны, глянь, может, и есть нужный…
