При первом взгляде на убранство квартиры стало
ясно, что живут тут бедные, если не сказать нищие, люди. Небольшая комната,
выполнявшая роль гостиной, была обставлена непрезентабельной мебелью, сделанной
в середине шестидесятых. В углу на полированной тумбочке стоял черно-белый
телевизор «Таурас», благополучно отметивший двадцатипятилетний юбилей. На окнах
– самые простые желтые занавески, такие висели в консерватории в актовом зале,
на полу синтетический светло-коричневый палас, а из мебели – ободранный диван,
прикрытый ковром, два кресла и обеденный стол под вытертой до белесого цвета
клеенкой. Обои кое-где обвисли, и лохмотья были старательно подклеены.
Очевидно, у хозяйки совсем нет средств. Но чисто, нигде ни пылинки, а на
подоконнике буйным цветом радует глаза герань.
– Кто прописан у вас? –
поинтересовалась я, вытаскивая купленный у метро блокнот.
– Лидия Разина и Вячеслав Разин, –
ответила хозяйка.
– А второй сын?
Лида замялась:
– Тут такое дело, прямо не знаю…
– Говорите, я ко всему привыкла, –
приободрила я ее.
– Женька, старший мой, сидит, –
пояснила Разина. – Машину угнал с пацанами, подельников всех родители
выкупили, а у меня денег нет, вот и вломили на полную катушку – четыре года.
Думала, помощник вырос, хоть работать пойдет. Ан нет. Тащи теперь на горбу
уголовничка, на одни передачи в месяц триста рублей уходит! Надо бы бросить
его, он-то со мной не советовался, когда безобразничал, да жаль, вот и мучаюсь.
Да еще Славка от рук отбился. Уж стращаю, стращаю его, а толку! Разинская кровь
гнилая, у них все с изъяном. Эх, не знала я, в какую семью попала, бежать бы
тогда надо было…
– А Татьяне Разиной вы кем
приходитесь? – поинтересовалась я.
– Снохой, – пояснила Лида. –
Замуж в недобрый час за ее старшенького, Володьку, вышла, дура безмозглая.
– Можно поговорить с ней?
– Так она умерла!
– А Николай?
– Э, вспомнили. Он еще когда перекинулся,
выпил дрянь какую-то, и все. Тетя Таня нарадоваться не могла.
– Нарадоваться? – изумилась я.
– Пил он по-черному, – вздохнула
Лида, – дрался, за ножи хватался, жуть. Я, слава богу, пряталась, а тете
Тане по первое число доставалось.
– Что же она не развелась? – глупо
спросила я.
– А дети? Четверо их по лавкам сидело,
отец был нужен.
Я только вздохнула. По-моему, лучше совсем без
отца, чем с таким.
– Сын у них был, Степан, не знаете, что с
ним?
Лида пожала плечами:
– То, что был, помню, только дома он не
жил.
– А где?
– Вроде тетка его к себе взяла, жена
брата свекра. Она богатая, а своих детей господь не дал. Степка последним был,
сначала Володька, следом Сашка, потом Ритка, четвертая Галька, и только затем
Степан.
– А ваш муж не знает, где можно найти
Степана?
Лида печально улыбнулась:
– Володьку убили в драке, шесть лет тому
назад.
– Простите.
– Ничего. Слава богу, что избавилась. Я
так на суде и сказала: «Сашку не надо сильно наказывать, он мне доброе дело
сделал, от ирода избавил».
– Так его…
– Брат убил, – спокойно объяснила
Лида. – Выпимши оба были.
– За что?
– Говорю же, выпимши были, на бутылку им
не хватало, стали драться, ну и вышло случайно, не хотел никто, а получилось!
– Значит, с Сашей тоже не
переговорить, – безнадежно вздохнула я. – Как найти Степана?
– С Сашкой точно не побеседовать, –
ухмыльнулась Лида, – тоже покойник. Помер на зоне. Только девки и остались
– Галка и Ритка, вот они небось знают точно про тетку и брата.
– Где же их найти?
Лида призадумалась:
– Если только у тети Тани в старой книжке
посмотреть…
Она повернулась к допотопному трехстворчатому
гардеробу, раскрыла скрипучую дверку и тут только поинтересовалась:
– Вам они зачем?
– Да в избирательных листах
путаница, – отмахнулась я. – Люди давно съехали, а у нас до сих пор
указаны. Представляете, какое поле для махинаций? Вот хожу, ищу мертвые души.
Все ноги стоптала!
– Во всей стране бардак, –
философски заметила Лида, листая старенький, распадающийся на части блокнотик с
изображением монумента «Рабочий и колхозница» на обложке. – Чего уж тут
удивляться…
Минут пять мы помолчали, потом она устало
сказала:
– Вот. Ритка на Ленинградском проспекте
живет в доме шестьдесят четыре, а Галки нет. Ну, да она с матерью отношений не
поддерживала. Тетя Таня говорила, вроде она за генерала замуж вышла и все связи
с семьей порвала, а уж правда или нет, не знаю!
Оказавшись у лифта, я посмотрела еще раз на
листок. Устала я ужасно, хорошо бы поехать домой, принять ванну, потом лечь в
кровать с шоколадкой и новым детективом… Но придется ехать к Рите Разиной.
Ленинградский проспект тут рядом, и вечер воскресенья самое лучшее время для
того, чтобы застать всех дома.
Опять пришлось добираться до «Динамо», потом
садиться в троллейбус и трястись по проспекту. Я давно хотела в туалет и с
удовольствием бы перекусила.
Шестьдесят четвертый дом походил на гигантский
корабль – серый, монументальный и какой-то подавляющий. Внутри тоже все
впечатляло – широкая лестница, большие двери, небось потолки четыре метра, если
не выше. Дверь квартиры Риты была приоткрыта. Слегка удивившись, я вошла и
крикнула:
– Маргарита Николаевна, вы дома?
В ответ – тишина. Прихожая жутко загажена, на
полу обрывки некогда светло-коричневой ковровой дорожки, обои свисают клоками,
верхняя одежда красуется просто на огромных гвоздях, вбитых в стену, а под
грязными, вонючими пальто и курткой валяются вперемешку ботинки, сапоги и
засаленные тапки…
