– Тогда понятно, – согласился
Грызлов, – братьев меньших жаль. Помните у Есенина: «…и зверье, как
братьев наших меньших, никогда не бил по голове». Так зачем я вам понадобился?
– Вы хорошо знали Ангелину?
– Не слишком.
– Скажите, зачем она звонила вам в
пятницу, может, в субботу?
Грызлов помолчал, потом произнес:
– Евлампия Андреевна, не хотите
поужинать?
– Когда?
– Ну, через час примерно, в Центральном
доме литераторов кухня хорошая. Собирайтесь, там и побеседуем.
Отшвырнув трубку на диван и крикнув:
«Лизавета, вернусь к одиннадцати», – я бросилась к двери.
Нетерпение просто гнало меня, толкая кулаком в
спину, потому что я наконец вспомнила, где слышала малосимпатичную фамилию
Грызлов. Покойная Ангелина, говоря о Лене Разумовой, бросила фразу: «У нее
роман с Юрой Грызловым». Я искренне считаю, что точность – вежливость королей,
и поэтому никогда никуда не опаздываю. К зданию из крупных светлых кирпичей я
подкатила спустя ровно пятьдесят минут после телефонного разговора, но у
больших, роскошных деревянных дверей уже прогуливался мужчина лет сорока,
одетый не по погоде в чересчур легкую и светлую куртку. Я пошла к нему
навстречу и моментально узнала мужика. Он и правда за ту неделю, что я работала
у Разумовых, трижды приходил к Кондрату и кулебяку нахваливал, даже попросил с
собой несколько кусков, но вот только я не знала, что он Юрий, потому что,
знакомясь со мной, мужик протянул сильную, сухую ладонь и произнес:
– Гера.
Когда мы уселись за стол и, детально обсудив
достоинства киевских котлет, судака «Орли», цыплят табака, заказали горячее и
десерт, я спросила:
– Разве Гера уменьшительное от Юры?
Грызлов рассмеялся. Его простое, открытое лицо
выглядело бесхитростным, а крупноватый нос придавал ему какой-то свойский вид.
Круглые карие глаза улыбались, и от их уголков лучиками бежали к вискам
морщинки. Наверное, он чаще смеется, чем сердится.
– Нет, просто отец решил назвать меня
именем своего деда – Юрий, а мать была категорически против, настаивала на том,
чтобы в метрике записали – Игорь. Они даже поругались, но папа победил. Однако
мама не сдалась и звала сына только Герочка, а поскольку папа строил мосты и
мотался из конца в конец по необъятной Стране Советов, то дома он бывал редко,
и я привык к другому имени. Сейчас родителей уже давно нет в живых…
Мы принялись молча ужинать. Юра оказался прав,
готовили в писательском ресторане вкусно, впечатлял и интерьер – кругом резное
дерево, а у одной из стен камин, кажется, настоящий.
– Зачем вы, Евлампия Андреевна,
прикидывались тетей Ангелины?
Я глупо хихикнула. К вкусной говяжьей вырезке,
фаршированной грибами, нам подали в высоком, узком графине изумительное красное
вино. Я не слишком привыкла к алкоголю, максимум, что позволяю себе, –
ложечку коньяка в кофе, наверное, поэтому некрепкое вино сразу ударило в
голову, и мозги стал заволакивать туман.
– Зовите меня просто Лампа.
Юра вновь рассмеялся:
– Как мило, первый раз встречаю даму,
представляющуюся таким образом.
Я вновь хихикнула, ощущая в желудке приятную
тяжесть. Вообще, вечер складывался на редкость приятно: отличный кавалер,
вкусный ужин, да и вино весьма и весьма неплохое. Хотя, честно говоря, я не
знаток горячительных напитков. Почувствовав, как сердце наполняет любовь ко
всем окружающим, я, глупо улыбаясь, ответила:
– А я необычная дама!
– Согласен, – закивал Юра. – Вы
красавица, умница и удивительно обаятельный человек. Так о чем будем беседовать?
Действительно, о чем?
– Как вы, человек явно интеллигентный,
попали к Кондрату в прислуги? – спросил Юра, чокаясь со мной.
– О, эта такая смешная штука, –
улыбнулась я в ответ. – Вообще-то вы правы, на самом деле я арфистка…
– Да ну! – ахнул собеседник. –
То-то, я гляжу, руки такие артистичные. За это следует выпить…
Мы вновь опустошили фужеры. Дальнейшее я помню
плохо. Вроде я рассказывала Грызлову о себе, потом несла чушь о Кондрате, Лене
и Ангелине… Затем мы как-то оказалась на улице, следом – провал в памяти.
Последнее, что помню, странно вытянувшееся лицо Лизы и ухмыляющегося Андрея,
зачем-то засовывающего мою голову в тазик.
Утром, проснувшись, я попробовала, как всегда,
сесть, но это у меня отчего-то не вышло. Голова кружилась и отчаянно болела,
желудок подкатывал к горлу, во рту поселился вкус кошачьей мочи. Только не
подумайте, что я употребляю этот напиток, я его никогда не пробовала, но,
наверное, если хлебнуть, испытаешь вот такое же ощущение.
Глаза я побоялась открыть, свет резал даже
сквозь сомкнутые веки, и жутко хотелось пить.
– Электролампа Андреевна, – раздался
бодрый оклик.
Я невольно поморщилась: голос вонзился в
мозги, словно раскаленный кинжал в сливочное масло.
– Электролампа Андреевна, –
настаивал голос.
Так по-дурацки меня величает только наш
сосед-бандит.
Кое-как разлепив губы, я прошептала:
– Пить.
Тут же к моему лицу прикоснулось нечто
холодное, пахнущее отчего-то дрожжами. Крепкая рука помогла мне принять
полусидячее положение, и в рот полилась жидкость. Из моей груди тут же вырвался
стон негодования:
– Но это же не вода!
– Правильно, – хихикнул
Андрей. – Пиво «Балтика», светлое, третий номер, самое лекарство.
– От чего? – просипела я и наконец
сумела открыть глаза.
– От птичьей болячки, – пояснил
«врач». – Пейте, пейте, ща полегчает…
Я машинально сделала еще пару глотков и,
чувствуя, как желудок становится на место, поинтересовалась:
– Не поняла, от какой болезни?
– Перепил, – продолжал веселиться
сосед. – Ну вы вчера и хороши были, просто космонавт.
– Почему космонавт?
– А они на центрифуге с тазом
тренируются, потому что блевать тянет…
– Ты хочешь сказать, что я…
– Ага, – заржал браток. –
Напилися, как хрюшка на Пасху, и всю прихожую уделали. Лиза-то перепугалась,
думала, вы заболели и щас полусапожки отбросите, но я ее успокоил. Не рыдай,
говорю, подотри сопли, тетка твоя ужратая. Ну тут она повеселела, вас в
кровать, полы помыла…
