– Лена у Кондрата четвертая жена. Он
очень на баб падок, вот она и волнуется.
– Пусть старых нанимает!
– Во-первых, – веселилась
Катя, – многие старухи не прочь развлечься с молоденьким, а во-вторых,
какие из них работницы? Нет, наемная сила должна быть молодой, но это чревато
нежелательными последствиями. Ну, решайся!
– Ладно, – безнадежно пробормотала
я, – согласна.
В понедельник вечером, тщательно закрутив кран
газа, вырубив электропробки и поставив квартиру на охрану в милиции, я с
небольшим саквояжиком в руках прибыла на место службы.
Дом, где обитал Разумов, сразу давал понять:
тут живут обеспеченные люди. На двери подъезда имелись домофон и видеокамера.
Внутри, у лифта, сидел консьерж. Да не какая-нибудь трясущаяся от болезни
Паркинсона убогая бабка, а бравый парень лет тридцати, в черной форме. Лестница
застелена ковровой дорожкой, в лифте сверкает зеркало и пахнет коньяком,
французскими духами и отличным куревом.
На пятом этаже было всего две двери. На одной
золотом горели цифры 110. Очевидно, Разумов объединил несколько квартир в одну
или, разбогатев, отселил своих соседей.
Я нажала на звонок. За дверью, явно железной,
обитой дорогой натуральной кожей цвета кофе с молоком, раздалась приятная музыка.
Я усмехнулась. Звонок играл «Маленькую ночную серенаду». Интересно, чем так
приглянулся гениальный Моцарт производителям мобильных телефонных аппаратов и
дверных звонков? Почему именно его музыку они выбирают для услады ушей
потребителя? Может, просто никогда не слышали про других композиторов? На мой
взгляд, к двери удобнее бежать под «Танец с саблями» Хачатуряна, бодрит и
держит в тонусе.
Но у Разумовых не торопились открывать.
Серенада длилась и длилась. Наконец откуда-то из-под потолка донеслось:
– Чего надо?
Однако мило и интеллигентно разговаривают в
семье литератора.
– Здравствуйте, я Евлампия Романова.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась
бабища лет пятидесяти, огромная, как русская печь. Подушкообразная грудь
свободно колыхалась под безразмерной трикотажной кофтой, длинная юбка почти
полностью скрывала ноги, из-под нее торчали лишь огромные тапки с ярко-зелеными
помпонами. Волосы красавицы были стянуты в хвостик, лицо серое, а глазки противно-маленькие
и хитрые.
– Вы Елена? – ошарашенно спросила я.
– Хозяйка в спальне, – буркнула
небесная красавица и, хлопая тапками о голые пятки, тяжело переваливаясь с боку
на бок, удалилась.
Я в растерянности осталась стоять в прихожей,
но тут где-то далеко послышался дробный стук каблучков, и на меня выскочила
тоненькая прехорошенькая девочка лет пятнадцати. Светло-каштановые кудри
блестели в свете яркой хрустальной люстры, щеки покрывал румянец, пурпурные
губы улыбались. Не девчонка, а статуэточка.
– Ты, наверное, дочка Кондрата
Разумова, – ласково сказала я, снимая пальто. – Давай знакомиться. Я
ваша новая экономка Евлампия Андреевна. Впрочем, надеюсь, мы подружимся, так
что зови меня так, как зовут хорошие приятели, – Лампа. А где твоя мама?
– Очень приятно, – улыбнулась
девчонка и подала мне тонкую бледную руку с изящным бриллиантовым
кольцом. – Я Елена Михайловна, супруга Кондрата Разумова.
Глава 2
Вспоминая свое знакомство с хозяйкой, я тяжело
вздохнула. В такую идиотскую ситуацию до сих пор я попадала лишь однажды, когда
летом столкнулась во дворе с соседом Устиновым. Благообразный, седой, как
старая собака, старик вез в коляске крохотную девочку, которой скорей всего не
исполнилось и года. Увидев меня, он радостно заулыбался:
– Евлампия Андреевна, смотрите, какая у
нас Анечка!
Вспомнив, что у Устинова внучка в прошлом году
закончила школу, я приветливо ответила:
– Поздравляю, Петр Михайлович, у вас
очаровательная правнучка.
Старик побагровел и процедил сквозь
изумительно сделанные протезы:
– Это моя дочь.
Только тут я припомнила, что целый год
дворовая общественность сладко сплетничает о сошедшем с ума Устинове,
женившемся после смерти супруги на однокласснице своей внучки.
Солнечный квадрат переместился по потолку, и я
со вздохом встала. Так, пора начинать рабочий день и знакомиться с обитателями
квартиры. Поколебавшись немного возле шкафа, я нацепила черненькие брючки,
черненький свитерок и, чувствуя себя Джен Эйр, отправилась на поиски хозяйки.
Лена в огромном кабинете сидела за письменным
столом и перебирала какие-то бумажки. Увидев меня, она заулыбалась и спросила:
– Вы всегда так рано встаете?
Мой взгляд упал на красивые старинные часы,
висящие на стене, – без пятнадцати десять. Однако если это рано, то во
сколько же тут завтракают?
– Наш день начинается около
полудня, – объяснила хозяйка, – в двенадцать завтрак, в шесть обед,
ужинаем около двадцати трех.
Наверное, в моем лице что-то дрогнуло, потому
что она добавила:
– Кондрат страдает бессонницей, может до
пяти-шести утра промаяться, вот день и сдвинут. Мне тоже нет необходимости рано
вставать. Я художница и, честно говоря, люблю работать вечером. Ванечке только
четыре года, ну а к Лизе ходят учителя на дом.
– Она больна? – поинтересовалась я.
Лена дернула точеным плечиком.
– Елизавета – дочь Кондрата от первого
брака, ей тринадцать лет. Маменька ее, наша, так сказать, бывшая супруга,
спихнула девчонку отцу, мотивируя свое нежелание воспитывать дочь просто – «не
хочу». Вот Лиза и живет с Кондратом, а тот жалеет нахалку и балует безмерно,
сами увидите, ее из пяти школ выгнали… Ладно, пойдемте смотреть квартиру.
Комнат оказалось много. Спальня Кондрата
примыкала к его кабинету.
– Упаси вас бог, – предостерегла
Лена, – что-нибудь тронуть здесь на столе или включить компьютер, муж
убить может! А то до вас была дама, страстная любительница «бродилок»,
поставила дискету и занесла вирус, пропала рукопись недописанного романа,
представляете?
– Я не слишком хорошо умею пользоваться
компьютером, да и не люблю его, – пояснила я, и мы пошли дальше.
Гостиная, столовая, спальня Лены, детская
Вани, комната Лизы, кухня, две ванные и три туалета, в самом конце коридора
небольшое, примерно десятиметровое, помещение, отданное мне. Кухарка, горничная
и репетиторы были приходящими.
– Наташа, – сказала Лена, входя на
кухню, – это Евлампия Андреевна, по всем вопросам обращайся к ней.
