«…Собаки мастино-неаполитано дошли до нас с
древнейших времен, почти не растеряв своих удивительных моральных и физических
качеств. Еще в Древнем Риме животных этой породы использовали для охраны рабов.
Принимали они участие и в гладиаторских боях, подчас на равных сражаясь со
львами. Мощный скелет, железные мышцы, удивительная реакция делают из
мастино-неаполитано отличных охранников и бойцов. В быту неприхотливы, в еде не
капризны, любят хозяина, хорошо относятся к детям, дружелюбны к членам семьи.
Но следует помнить: заведя дома мастино-неаполитано, вы получаете оружие. Собак
данной породы нужно обязательно дрессировать. В ряде стран, например Франции,
Италии, Германии, мастино, как питбуль, бультерьер и другие бойцовые породы,
подлежат полицейской регистрации. Отдельные экземпляры, в основном кобели,
достигают в холке высоты 1,45 см и веса около 90 кг. Купив мастино, вы никогда
не будете бояться за сохранность своего имущества».
Дрожащими руками я отложила календарь и
уставилась на крохотного Рамика, с упоением жующего Лизины тапки. Боже! На
морде щеночка четко обозначились морщины, готовые оформиться в складки, а
шкурка, казалось, потемнела еще больше. И он неприхотлив в еде – третий день
сметает все подряд, вчера даже апельсин сожрал с кожурой! И что мы будем
делать, когда он вырастет до метра сорока пяти? Я-то едва-едва дотянула до метра
шестидесяти и вешу всего сорок восемь килограммов. Господи, да мне придется на
нем верхом на прогулку ездить!
– Может, кормить его поменьше? –
задумчиво спросила Лиза. – И тогда не такой вымахает.
– Не знаю, – прошептала я. – Во
всяком случае, сегодня же запрещу ему спать в моей кровати, а то привыкнет, и в
конце концов на коврике у двери окажется не пес, а хозяйка.
Пытаясь собрать воедино расползавшиеся мысли,
я набрала знакомый номер и услышала:
– Митрофанов у телефона.
– У меня есть срочное сообщение.
– Кто вы?
– Романова, подруга Самоненко.
– Приезжайте.
На этот раз майор опять был не слишком
любезен. Выслушав мой горячий рассказ о признаниях Ангелины, он сказал:
– Отлично. И где Брит?
– Ее убили, – тихо ответила я.
На следователя новость не произвела никакого
впечатления.
– Вы отпустите Лену?
– Почему? – изумился майор.
– Как! Ведь Ангелина соврала.
– И откуда это известно?
– Ну я же только что говорила…
– А через десять минут явится еще
кто-нибудь и расскажет, будто Брит пошутила…
– Но…
– Вот что, уважаемая, – хмуро сказал
следователь, – дружеские отношения с майором Самоненко еще не повод не
давать работать мне. Ступайте, мы разберемся.
– Отпустите Лену.
– Идите, идите.
Я обозлилась до крайности и выпалила:
– Вам просто велели засадить Разумову,
заказ дали. Ежу ясно, что она не виновата и кто-то просто пытается подставить
ее!
Митрофанов промолчал. Но короткая шея,
торчащая из не слишком чистого воротничка рубашки, сделалась пурпурно-красной.
Да он гипертоник и непременно заработает инсульт, если будет так злиться.
– Вы уже все решили до суда, –
продолжала я наседать на мужика, – даже головой подумать не желаете. Вы
что, так уверены в том…
– Уважаемая, – железным голосом
произнес Митрофанов и нажал кнопку.
Моментально раскрылась дверь, и в кабинет
вошел милиционер.
– Проводите гражданку на выход, –
велел следователь.
– Пройдемте, – сказал мент.
– Вам это так не сойдет, – пообещала
я. – Все равно я не успокоюсь, пока вы не освободите Лену, жалобу напишу
министру.
– Хоть господу богу, – хмыкнул
Митрофанов.
– Пройдемте, – настаивал сержант.
– Не хочу.
– Сейчас применю дозволенные меры, –
пригрозил конвойный.
– Какие, например? –
полюбопытствовала я, усаживаясь поудобней.
Митрофанов мерзко улыбнулся:
– Вызову подмогу, и оформим вас на трое
суток как хулиганку.
– С места не сдвинусь.
– А и не надо, на стуле оттащим.
Поняв, что он не шутит, я встала и ледяным
тоном произнесла:
– Все равно я добьюсь правды.
– Хотеть не вредно, – хмыкнул майор
и приказал милиционеру: – За проходную выведи, чтобы по зданию не шлялась.
По длинным извилистым коридорам в
сопровождении сержанта я шла с гордо поднятой головой и сцепленными за спиной
руками. Навстречу неслись мужики с папками, портфелями и пакетами. Один из них
притормозил.
– Лампа, тебя арестовали?
Я узнала Леню и гордо произнесла:
– Митрофанов велел вывести за проходную,
но все равно я сумею доказать свою правоту.
– Да уж, зная твой характер, думаю,
Митрофанову мало не покажется, – хихикнул Ленька и убежал.
Я проследовала на выход, чувствуя, как внутри
булькает злоба. Сержант удостоверился, что я отошла метров на двадцать от
проходной, и зашептал что-то дежурному, весьма невежливо тыча в мою сторону
пальцем.
Я двинулась к метро, в груди разгорался
готовый вырваться наружу огонь – никогда, ни разу в жизни меня так не
оскорбляли! Даже старик-профессор Лихтенборг, принимавший на втором курсе зачет
по хору и заявивший: «Милочка, ставлю вам «удовлетворительно» лишь из
сострадания. Но не подумайте, что жалею вас. Честно говоря, берегу свои уши.
Поете, голубушка, как беременный крокодил».
Даже Анна Ромуальдовна Фихт, преподававшая
фортепьяно и регулярно подзывавшая меня в буфете словами: «Мальчик, принесите
булочку. Ах, детка, извини, но ты так смахиваешь на юного Брамса!»
Один раз я не утерпела и, зарулив в
библиотеку, уставилась на гравюру композитора, но даже тогда не обиделась на
Анну Ромуальдовну. В конце концов, старушка подслеповата…
Даже когда вальяжный охранник в бутике
«Валентино», окинув брезгливым взглядом мою серо-розовую китайскую курточку,
надменно процедил: «У нас цены в долларах, и вообще дорого очень!» – было не
так обидно.
