Услышав, как Лиза бормочет перед обедом «Отче
наш», Кондрат взбеленился и с воплем: «Монашка в нашей семье ни к чему!» –
забрал дочь. Устроив Лизавете экзамен, папенька понял, что голова дочурки
забита диковинными сведениями. Ребенок мог без запинки назвать церковные
праздники, сообщить о муках первых христиан и вышить крестиком собор Василия
Блаженного. Вместо русских сказок и книг вообще Лизок читала Жития святых.
Таблицу умножения и правописание «жи» и «ши» ребенок не знал. Схватившись в
очередной раз за голову, Кондрат отыскал математическую школу, где преподавали
по высшему разряду точные науки. Находилось заведение в области, каждое утро
Лизавету отвозили на уроки, а в восемь вечера забирали. В лицее имелось все:
бассейн, катание на пони, обед из трех блюд, занятия ритмикой… Не было только
обещанных глубоких знаний. Уроки длились по тридцать минут, детей старались не
нагружать, уделяя особое внимание закаливанию. Зимой и летом их выводили
босиком во двор, школьники делали зарядку на свежем воздухе. Следует отметить,
что за два года, проведенные в санаторных условиях, Лиза ни разу не чихнула, но
таблицу умножения так и не освоила. В лицее, писавшем в рекламном объявлении:
«Преподаем математику лучше всех в России», изучение злополучной таблицы
начинали в восьмом классе.
Отчаявшись найти для ребенка хорошую школу,
Кондрат нанял учителей, и Лиза осела дома.
– А тебя не пробовали отдать в самую
обычную, городскую школу? – поинтересовалась я.
– Там по сорок детей в классе и
учительница указкой дерется, – повторила явно чужие слова Лиза.
– Случается и такое, – согласилась
я. – Вот что, завтра пойдем в ту, где учился до отъезда Кирюшка. Кстати,
она рядом, одна остановка на метро, будешь сама ходить.
– Я! – ужаснулась Лиза. – Одна
по улицам! Но там кругом насильники! Девочке нельзя без сопровождающего.
– Слушай, – вышла я из себя. –
Я живу на свете поболее твоего и до сих пор не встретила ни одного
насильника. – Потом помолчала и добавила: – К счастью.
На следующий день, поднявшись рано, мы
отправились в Дегтярный переулок. Кирюшкина классная руководительница Людмила
Геннадьевна носит прозвище Милочка и полностью ему соответствует, к тому же она
преподает математику и обладает настоящим христианским терпением. Во всяком
случае, объяснять материал она может бесконечно, разжевывая его до такой
степени, что ученикам не остается ничего делать, кроме как глотать поданное.
Мы посекретничали в учительской, потом сбегали
к директору, и в одиннадцать утра я унеслась, пообещав Лизе, что зайду за ней
около пяти.
Путь мой лежал к свидетельнице Ангелине Брит,
столь удачно подслушавшей разговор Лены и Антона. Все в ее показаниях казалось
странным. Ну зачем обсуждать проблему убийства в коридоре, возле хилой входной
двери? Почему бы не сделать это в комнате, предварительно убедившись, что рядом
никого нет. И еще одно, листая телефонную книжку Лены, я наткнулась на фамилию
Брит, редкую, совсем не распространенную.
На звонок ответила девица.
– Ангелину можно?
– Слушаю.
– Мне надо с вами встретиться.
– Зачем? – резонно спросила она.
Я секунду поколебалась и решила пока не
говорить правды.
– У вас есть знакомые за границей?
– Да, – ответила Ангелина, очевидно,
она была не слишком умна. – Женя Фейгенберг в Израиле. А что?
– Она прислала вам посылку. Хочу отдать.
– Класс, – взвизгнула Брит. –
Ну, Женька, вспомнила про мой день рождения. Можете домой ко мне приехать? Уж
извините, я приболела слегка.
И, испугавшись, что я не поеду к гриппозной
даме, она быстренько добавила:
– Ничего серьезного, межреберная
невралгия: прыгнула после бани в ледяной бассейн, меня и скрутило.
– Ладно, – изображая недовольство,
пробормотала я. – Так уж и быть, давайте адрес.
К дому Ангелины я подскочила, запыхавшись. В
моих руках покачивался пакет, изображающий посылку. Недолго мучаясь, я
заскочила по дороге в обувной магазин, выпросила коробочку, набила ее старыми
газетами, обернула в красивую подарочную бумагу… Суну Ангелине в дверях, небось
не станет при мне открывать и пригласит выпить кофейку, а там уж как-нибудь
начнем говорить на интересующую меня тему.
Но вышло не совсем так, как я предполагала.
Брит, красивая, рослая брюнетка, всплеснув руками, сказала:
– Ну и хлопот я вам доставила! Сначала
посылку из Израиловки волокли, а теперь еще и на дом доставили. Хотите кофейку?
Радуясь, что пока все идет по плану, я
кивнула, и меня препроводили на кокетливо убранную кухню, всю в рюшечках,
бантиках и керамических свинках.
– Садитесь, садитесь, – щебетала
хозяйка, включая чайник. – Есть чудесный торт, «Наполеон».
Я расслабилась, но тут произошло
непредвиденное. Со словами: «Ну-ка посмотрим, что Женюрка прислала», –
Лина быстро содрала с «подарка» хрусткую бумагу, подняла крышку и во все глаза
уставилась на скомканные «Мегаполисы».
– Это что? – оторопев спросила
она. – У Женьки «крыша» съехала?
– Нет, – ответила я. – Ваша
подруга не имеет к этому пакету никакого отношения.
В этот момент чайник, выключаясь, щелкнул, и
Лина так и подскочила.
– Ой! Вы кто?
– Евлампия Романова.
– Что вам надо? – испуганно
поинтересовалась она. – Кто вас прислал?
– Сама пришла, – усмехнулась
я. – Вопрос задать хочу.
– Какой? – неожиданно побледнев,
спросила Ангелина.
– Почему вы соврали следователю о том,
что подслушали разговор Лены Разумовой с Антоном Семеновым?
Брит помертвела, потом вспыхнула ярким цветом.
Неровные пятна поползли со лба на щеки, потом на шею. Так внезапно краснеют
женщины от климактерических приливов. Ангелине явно стало жарко, на верхней
губе выступили капельки пота, и она судорожно облизнулась. Но ни о каком
климаксе не могло быть и речи: девице едва за двадцать, максимум двадцать пять,
и она просто жутко испугалась, патологически, почти до обморока.
– Так как, детка? – проникновенно
запела я. – Будем говорить правду или поедем на Петровку? Кстати, знаете,
что человека, который намеренно обманывает сотрудников правоохранительных
органов, крепко наказывают! Это называется на языке Уголовного кодекса
«лжесвидетельство», и дают за него ни много ни мало пятнадцать лет.
