— Солдат не знает, что обритая наголо в наказание девушка родит красивого мальчика.
Я понял, что это недостающие фразы из Игры Джокера, которые перед самой смертью вдруг всплыли в его сознании.
Я лежал и смотрел в потолок, когда папашка около полуночи постучал в дверь нашего номера.
— Ну что, поедет она с нами в Арендал? — вырвалось у меня, едва он успел войти в комнату.
— Посмотрим, — уклончиво ответил он.
Я видел, что на губах у него мелькнула таинственная улыбка.
— Но завтра утром мы с мамой собирались пойти в кондитерскую, — сказал я как будто для того, чтобы удостовериться, что рыбка не сорвётся с крючка как раз тогда, когда мы приготовились втащить её в лодку.
Папашка кивнул.
— Мама будет ждать тебя у портье в одиннадцать часов, — сказал он. — Она отменила все другие дела.
Той ночью мы с папашкой оба долго смотрели в потолок, пока не уснули. Не знаю, мне или себе сказал он последние слова:
— Нельзя на счёт "раз-два-три" повернуть идущую шхуну.
— Наверное, ты прав, — согласился я. — Но судьба на нашей стороне.
ПЯТЁРКА ЧЕРВЕЙ
…надо сохранять самообладание и не давать вознаграждения вперёд…
Проснувшись утром, я первым делом попытался точно вспомнить, что Ханс Пекарь сказал перед смертью об обритой наголо девушке. Но вскоре папашка уже зашевелился в своей кровати. Начался новый день.
После завтрака мы встретили маму в холле, и на этот раз уже папашке пришлось топать обратно в номер, потому что мама настояла на том, чтобы в кондитерскую мы с ней пошли без него. Мы договорились встретиться с папашкой через два часа.
Уходя, я доверчиво подмигнул ему — это была своего рода благодарность за вчерашний день. Мне хотелось дать ему понять, что я сделаю всё от меня зависящее, чтобы образумить эту сбежавшую даму.
В кондитерской мы сделали заказ, и мама глубоко заглянула мне в глаза.
— Ты, конечно, не понимаешь, почему я от вас уехала, Ханс Томас, — сказала она.
Я не позволил вывести себя из равновесия таким началом.
— Ты хочешь сказать, что сама это понимаешь? — спросил я в свою очередь.
— Ну… не совсем… — призналась мама.
Но меня не удовлетворило такое полупризнание.
— Человек не понимает, почему он в один прекрасный день пакует чемодан и уезжает от мужа и ребёнка, не оставив никаких следов, кроме нескольких сладеньких фотографий в греческом журнале мод.
Нам принесли кофе, лимонад и целое блюдо умопомрачительно красивых пирожных, но я продолжал говорить, не позволив подкупить себя этими соблазнительными лакомствами:
— Если ты хочешь сказать, что знаешь, почему за эти восемь лет ты не прислала своему сыну ни одной жалкой открытки, то ты, конечно, понимаешь и то, что я скажу тебе "большое спасибо" и оставлю тебя в одиночестве с этим кофе.
Она сняла тёмные очки и вытерла глаза. Я не видел никаких признаков слёз, хотя, может быть, она хотела выдавить их таким образом.
— Правильно, Ханс Томас, всё не так просто, — сказала она, и вот теперь её голос дрогнул.
— В году триста шестьдесят пять дней, — продолжал я. — В восьми годах — две тысячи девятьсот двадцать дней, не считая високосных годов. Но даже в эти два дополнительных февральских дня я не слышал от родной мамы ни звука. Всё очень просто. Я хорошо усвоил математику.
Думаю, эти два дополнительных дня оказались последней каплей. То, как я присоединил ко всему мои дни рождения, заставило её схватить мои руки, и теперь у неё из глаз ручьём хлынули слёзы, хотя она и не тёрла глаза руками.
— Ханс Томас, ты сможешь меня простить? — всхлипнула она.
— Это мы ещё посмотрим, — продолжал я. — Ты можешь себе представить, сколько пасьянсов мальчик может разложить за восемь лет? Я не знаю сколько, но очень много, это ясно. В конце концов карты начинают заменять ему семью. Но когда он, глядя на туза червей, каждый раз вспоминает свою маму, становится понятно, что тут не всё ладно.
Я упомянул туза червей лишь для того, чтобы проверить, говорит ли ей это о чём-нибудь. Но она была только удивлена, не больше.
— Туза червей? — с удивлением спросила она.
— Да, туза червей. Разве на твоём жёлтом платье, в котором ты была вчера, нет красного сердечка? Вопрос в том, ради кого оно бьётся?
— Как ты можешь так говорить?
Мама была совершенно смущена и растеряна. Может быть, она решила, что её сын страдает сильным душевным расстройством, потому что её не было с ним слишком долго.
— Дело в том, что у нас с папашкой никак не сходится семейный пасьянс, потому что туз червей где-то блуждает, пытаясь найти себя, — сказал я.
Вид у мамы был такой, как будто она с луны свалилась.
— У нас дома полная коробка этих джокеров. Но они не могут нам помочь, пока мы мечемся по Европе в поисках туза червей.
Услышав про джокеров, мама улыбнулась:
— Он всё ещё собирает джокеров?
— Он сам — джокер, — ответил я. — По-моему, ты совсем не знаешь этого человека. Тот ещё тип. Но в настоящее время он прилагает все силы, чтобы вырвать туза червей из мира моды.
Мама наклонилась через стол и хотела похлопать меня по щеке, но я уклонился. Надо сохранять самообладание и не давать вознаграждения вперёд.
— Кажется, я понимаю, кого ты имеешь в виду под тузом червей, — сказала она.
— Вот и хорошо. Но только не говори сразу, что понимаешь, почему ты уехала от нас. Объяснение этой тайны похоронено в чём-то вместе с таинственной колодой карт несколько веков назад.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что карты знали, что ты уедешь, чтобы найти самоё себя. Речь идёт о такой редкой вещи, как родовое проклятие. А подобное оставляет след и в предсказаниях цыганки, и в коврижке альпийского пекаря.
— По-моему, ты меня просто дурачишь, — сказала мама.
Напустив на себя таинственный вид, я помотал головой. Потом обвёл глазами большую залу, наклонился к маме и прошептал:
— Дело в том, что ты запуталась в чём-то, что случилось на одном необычном острове в Атлантическом океане задолго до того, как папины родители встретились во Фроланде. И ты совсем не случайно отправилась именно в Афины, чтобы найти себя. Тебя привлекло туда твоё собственное зеркальное отражение.
— Какое ещё зеркальное отражение?
Я достал ручку и написал на бумажной салфетке: ANITA.
— Прочти это слово справа налево, — велел я исходя из того, что она знает греческий.
— ATINA… — прочитала она. — Фу, ты почти испугал меня! Знаешь, я никогда об этом не думала.
