Фроде положил руку мне на плечо.
— Они плохо понимают, в чём принимают участие, — прошептал он мне. — Они просто повторяют, как я сам когда-то раскладывал карты кругом перед каждым Новым годом.
— Но…
— Ты видел когда-нибудь, как лошади и собаки кружат по манежу, мой мальчик? То же самое делают и эти карлики. Они подобны дрессированным животным. Только Джокер…
— Что Джокер?
— Я никогда не видел его таким самоуверенным и жёстким".
ПЯТЁРКА БУБЁН
…к несчастью, напиток в бокале оказался сладким и вкусным…
Наконец папашка сказал, что мы въезжаем в Афины, и теперь уже было невозможно думать о любом другом месте на земном шаре.
Обладая выгодной комбинацией из карты города и выдержки, моему боссу удалось благополучно доехать до туристического агентства. Я остался в машине и разглядывал маленьких греков, пока папашка в агентстве подыскивал нам подходящий отель.
Он вернулся, улыбаясь от уха до уха.
— Отель "Титания", — сказал он, садясь в машину. — У них есть и гараж, и свободные номера, что очень важно, но самое главное, когда я сказал, что, поскольку проживу в Афинах всего несколько дней, мне хотелось бы всё время иметь перед глазами Акрополь, они подобрали мне отель с большой террасой на крыше и видом на все Афины.
Папашка не преувеличил. Мы получили номер на двенадцатом этаже, и оттуда вид был именно такой, о каком он мечтал. Когда же мы поднялись на лифте на верхнюю террасу, Акрополь оказался прямо у нас перед носом.
Папашка замер и впился глазами в древние храмы.
— Невозможно поверить, Ханс Томас, — сказал он наконец. — Этому просто невозможно поверить.
Он в волнении заходил по террасе. Наконец он успокоился и заказал пива. Мы расположились у самых перил в конце террасы, обращённой к Акрополю.
Вскоре территорию древнего храма залил свет прожекторов, и тут уж папашка вообще потерял голову.
Насмотревшись, он сказал:
— Туда мы с тобой пойдём завтра. Пройдём по древней площади Афин. Я покажу тебе, где знаменитые философы ходили и обсуждали важные вопросы, которые сегодняшняя Европа, к сожалению, забыла.
Таково было начало длинной лекции об афинских философах. Через некоторое время я был вынужден его прервать.
— Я думал, мы приехали сюда, чтобы найти маму. Ты этого не забыл?
Он заказал вторую или третью порцию пива.
— Нет, разумеется, — сказал он. — Но если мы сначала не увидим Акрополь, тогда, боюсь, нам будет не о чем с ней разговаривать. И это чертовски грустно после стольких лет разлуки. Ты со мной согласен?
Теперь, когда мы были уже почти у цели, я понял, что он побаивается встречи с мамой. Мысль об этом причинила мне такую боль, что я сразу повзрослел.
До этого я считал, что главное — добраться до Афин, а уж там мы обязательно найдём маму. А когда мы её найдём, все трудности отпадут сами собой. Теперь я понял, что это далеко не так.
Папашка не был виноват в том, что я так медленно соображаю. Он много раз говорил, что ещё неизвестно, захочет ли она вернуться с нами домой. Но от меня его слова отскакивали как от стенки горох. Я был не способен понять, что такое вообще возможно после того, как мы приложили столько усилий, чтобы её найти.
Я понял, насколько был наивен, и очень пожалел папашку. Правда, мне было жаль и себя.
Думаю, у всего случившегося были какие-то свои причины.
Сказав несколько шутливых слов о маме и древних греках, папашка спросил:
— Может, хочешь выпить бокальчик вина? Я, во всяком случае, не откажусь, но скучно пить вино в одиночку.
— Во-первых, вино — это не ликёр, — сказал я. — А во-вторых, я ещё маленький.
— Я закажу то, что тебе понравится, — решительно сказал он. — А взрослым ты станешь уже совсем скоро.
Он подозвал официанта и заказал бокал красного мартини мне и рюмку метаксы себе.
Официант с удивлением поглядел на меня, потом на папашку и спросил:
— Вы не ошиблись?
Папаша замотал головой, и дело было сделано.
К несчастью, напиток в бокале оказался сладким и вкусным, и кусочки льда приятно освежали его. Поэтому за первым бокалом последовал второй, а может, и третий, и наша ошибка стала фактом.
Я побледнел, как бумага, и рухнул на пол террасы.
— Милый мой, я этого не ожидал, — огорчился папашка.
Он проводил меня в номер, и больше я ничего не помню, кроме того, что во сне чувствовал себя отвратительно. И, по-моему, папашка тоже.
ШЕСТЁРКА БУБЁН
…время от времени они спускались оттуда и смешивались с людьми…
Мне надоело, что папашка постоянное прикладывается к бутылке, — вот первое, о чём я подумал, проснувшись наутро.
Моему отцу досталась самая умная голова из всех, какие только можно найти севернее Альп. И эта голова медленно отуплялась содержимым всех выпитых им бутылок! Я решил, что этот вопрос мы с папашкой должны решить до того, как встретим маму.
Но когда папашка вскочил с кровати и тут же заговорил об Акрополе, я посчитал, что всё-таки лучше дождаться конца завтрака.
Папашка попросил у официанта вторую чашку кофе и закурил сигарету, потом развернул карту Афин.
— Думаю, ты не будешь возражать, что это зашло уже слишком далеко? — спросил я.
Он с удивлением поднял на меня глаза.
— Ты понимаешь, о чём я говорю. Мы уже много раз говорили о твоей привычке прикладываться к бутылке, но когда ты стал вовлекать в это и своего сына, по-моему, ты перешёл границу дозволенного.
— Мне очень жаль, Ханс Томас, — сразу признался он. — Видно, тебе действительно ещё рано выпивать.
— Так и запишем. Но ты и сам мог бы немного сбавить темп. Будет жаль, если единственный джокер Арендала превратится в самого заурядного пьяницу.
Он не знал, куда деваться от нечистой совести, и мне сразу стало его жалко, но я не мог постоянно гладить его по шёрстке.
— Я это обдумаю, — сказал он.
— Тогда, по-моему, с этим не следует медлить. Не уверен, что мама придёт в восторг от неопрятного философа, который к тому же всегда бывает под банкой.
Он заёрзал на стуле. Не очень ему было приятно выслушивать такие нравоучения от сына. Поэтому я даже удивился, когда он сказал:
— Я совершенно с тобой согласен, Ханс Томас.
Его ответ обезоружил меня, и я решил, что на первый раз хватит. Меня поразило ещё одно. Почему-то я вдруг понял, что не всё знаю об отъезде мамы.
