— Он никак не мог уйти насовсем, — сказал Шарль, когда я спросила его об этом. — Он никогда бы нас не оставил. Да и куда ему идти? И потом, кто будет ухаживать за его садом?
Генриетта Муассон была с ним согласна:
— Месье кюре не мог бросить тех, кто хочет перед ним исповедаться! Он и так уже сто лет в исповедальню не приходил. А с этим новым — с этим извращенцем, который у нас в церкви прячется! — я ни за что не стану разговаривать. Скользкий он какой-то, изворотливый.
— Его зовут отец Анри Леметр, — сказал Шарль.
— Я знаю, как его зовут! — с достоинством ответила Генриетта.
Шарль только вздохнул, заметил мне:
— Она совсем расстроена. Лучше я отведу ее домой. — И он с улыбкой повернулся к Генриетте: — Идемте, мадам Муассон. Нам с вами пора домой. Вас Тати заждался.
Жозефина тоже не могла сообщить мне ничего нового. Забежав в кафе, я обнаружила там Поля-Мари, бледного и небритого; вид у него был одновременно растерзанный и странно победоносный.
— Ура! В бой ринулась наша кавалерия! Что, явилась навести порядок? Исцелить больных и страждущих? Излечить хромых? Постой-ка… — он безрадостно улыбнулся, — сегодня твоим особым силам небось найдется немало применения, поскольку мир наш, по-моему, прямо-таки переполнился дерьмом.
— Я никогда не утверждала, что обладаю какими-то особыми силами, — сказала я.
Он хрипло засмеялся, словно зарычал.
— То есть некоторые вещи тебе не под силу? Хотя, если верить словам суки, на которой я женат, ты способна практически ходить по воде «аки посуху». А что касается ее выродка…
— Мальчика зовут Пилу.
— В общем, по его словам, ты что-то среднее между Мэри Поппинс и волшебной феей, которая дарит подарки. Волшебные шоколадки, невидимые любимцы — у тебя в доме все это есть, верно? Ну и что ты еще придумаешь? Лекарство от СПИДа? Я бы, например, вполне удовлетворился парочкой нормальных ног… да, пожалуй, и от минета бы не отказался…
— У Пилу богатое воображение, — прервала я его. — Видимо, они втроем — он, Майя и Розетт — придумали себе какую-то игру.
Поль-Мари состроил кислую рожу.
— Значит, вот как ты это называешь? Богатое воображение? Играет целыми днями у реки с двумя малолетними соплюшками… Нет, ты, конечно, можешь называть это «богатым воображением», а на мой взгляд, ему давно пора найти нормальных друзей! Мальчишек! Настоящих французских мальчишек, а не эту шваль из Маро…
Но меня на такую наживку не поймаешь. Поль Мюска вообще любит провоцировать. Как ни в чем не бывало, я спросила:
— А где Жозефина?
Он пожал плечами.
— Взяла утром машину и куда-то поехала — может, судно свое искать. Ну что ж, удачи ей! Говорят, судно речные цыгане угнали, а может, «магрибцы» эти. Только не понимаю, с чего ей так волноваться. А ты понимаешь? Она ведь этим суденышком и не пользуется вовсе — во всяком случае, с тех пор, как этот ее рыжий уехал.
Этот ее рыжий. Я хотела сказать, что он ошибается, но тайна Жозефины — не моя тайна, и я не имела права просто так ее раскрывать.
— Ладно, скажи, что я заходила, — сказала я.
Он насмешливо хмыкнул:
— Ну, если ты считаешь, что у меня только и дел, что выполнять твои поручения…
— А еще скажи, что я зайду завтра, — прибавила я, не обращая внимания на его тон.
— С нетерпением буду ждать, — усмехнулся Поль-Мари.
Глава двенадцатая
Пятница, 27 августа
Вернувшись к домику Арманды, я увидела, что возле него меня поджидает Алиса. В черной абайе со спрятанными под хиджаб волосами, она выглядела сейчас совсем непривычно, и я чуть не приняла ее за кого-то другого.
— Я хотела поблагодарить вас, прежде чем уйду, — сказала она.
— Значит, ты возвращаешься домой?
Она кивнула.
— Джиддо все знает. Он говорит, что это не мой зина. А еще он говорит, что Карим не тот, за кого себя выдает, а мой отец — человек хороший, но, видно, слишком падкий на лесть. А про мою мать он сказал… в общем, для нее важнее всего внешний вид. — Алиса коротко и очень печально улыбнулась. — Мой джиддо, может, и стар, но в людях он разбирается отлично.
— И он расскажет твоим родителям, что с тобой случилось?
Она покачала головой.
— А ты?
Она пожала плечами.
— Джиддо считает, что, если им рассказать, будет только хуже. Все равно назад ничего не вернешь. Мы можем только молиться, чтобы Аллах нас простил, и стараться как-то жить дальше.
Неужели это возможно? — подумала я. Может, и да. Алиса, во всяком случае, считает именно так; со свойственным юности оптимизмом она надеется, что можно стереть прошлое из памяти. Но прошлое упрямо и жестоко, оно оставляет на наших душах тем больше отметин, чем чаще мы пытаемся сами на него воздействовать. Сможет ли Алиса быть счастлива и довольна, живя в своем, таком отличном от нашего, мире?
Я старалась не думать о том, что тогда сказала Инес. Ты рассуждаешь, как ребенок. Как ребенок, который увидел выпавшего из гнезда птенчика, подобрал его и отнес домой. А дальше случится одно из двух. Либо птенчик вскоре умрет, либо выживет и даже проживет еще день или два, и тогда ребенок отнесет его обратно и вернет родителям. Вот только родители его не примут, поскольку он весь пропитался запахом человека. И ему останется только умереть от голода, или его съест кошка, или до смерти заклюют другие птицы. И хорошо, если ребенок об этом никогда не узнает.
Но я-то не ребенок, Инес. И Алиса не неоперившийся птенец. Примет ли ее семья? Надеюсь, что примет. Может быть. А может, и нет. Но если даже не примет, то она, по-моему, достаточно сильна, чтобы выжить и в одиночку, без их помощи. Я видела, как сильно она изменилась даже за те несколько дней, что прожила у нас. Нет, она больше уже не испуганный птенчик, она начинает расправлять крылья. Неужели она действительно сможет, вернувшись в родное гнездо, и дальше притворяться, будто не хочет летать?
Мы проводили Алису до дома Аль-Джерба, где ее уже поджидал старый Маджуби. Внешне он казался спокойным и собранным, но цвета его ауры так и кипели; сквозь серые тона, выдавая тревогу, пробивались языки красно-оранжевого и черного.
— Надеюсь, у вас там все обойдется? — спросила я.
— Иншалла, — ответил старый Маджуби.
В дверях показалось личико Майи.
— Я тоже с вами пойду, ладно? Я хочу показать Розетт, где живет мой джинн. И потом, он мне еще одно желание должен.
Розетт посмотрела на меня и знаками сказала: «Я хочу пойти и посмотреть на Фокси».
