Я кивнула:
— Да, я, конечно, обратила на него внимание.
Оми захихикала.
— И не ты одна!
— А что вы о его сестре скажете?
— Об Инес? — Лицо Оми вдруг стало непроницаемым, как маска. — Ну, с ней-то мы особо дел не имеем. Да она теперь в основном дома сидит. Впрочем, учительница из нее вышла никудышная, не больно-то дети ее любили.
— Почему же?
Старуха пожала плечами.
— Кто их знает? Однако мне пора. Меня моя маленькая Майя ждет. Мы с ней собираемся лепешки печь. Не на сейчас, конечно. На вечер. А еще мы с ней приготовим crêpes aux mille trous
[38]
и суп-харира с лимонами и финиками. В рамадан каждый, кто постится, весь день только о еде и думает; вот мы заранее и покупаем кучу продуктов, готовим множество разных блюд, угощаем соседей, нам даже снится еда — конечно, когда этот ветер позволяет уснуть. Я принесу тебе наших марокканских сладостей; кокосовое печенье принесу, «рожки газели», миндальные меренги, халву чебакия. Может, тогда ты поделишься со мной рецептом своего шоколада?
Я смотрела ей вслед, чувствуя себя несколько озадаченной. Если уж и Оми Аль-Джерба с ее веселым презрением к условностям и мнению соседей все-таки чувствует, что не стоит говорить со мной об Инес Беншарки…
Розетт вздохнула: «Мне она нравится».
— Да, Розетт, и мне тоже.
Оми во многом напоминает мне Арманду, чей неуемный аппетит к жизни — еде, напиткам и всему прочему — некогда «стал позором» для ее родни. Но у Оми совсем другая родня. В арабских семьях любовь и уважение к старшим только усиливаются с возрастом. Я даже представить себе не могу, чтобы кому-то из детей или внуков Оми Аль-Джерба пришло в голову сделать то, что пыталась сделать со своей матерью Каро Клермон, — загнать в богадельню, постоянно запугивая и не позволяя видеться с внуком.
Улицы Маро уже снова опустели, когда я повернула назад, к дому Арманды. Мне встретились всего два-три человека, и ни один со мной не поздоровался. Но пока я шла по бульвару, я постоянно чувствовала, что за мной наблюдают — буквально из-за каждого окна! — и мне казалось, я слышу, как они там, за стенами домов, перешептываются. Этот ветер не умеет хранить тайну, говорила моя мать. И сегодня этот ветер сообщил мне, что жители Маро пребывают в отчаянии. Неужели из-за Алисы? Или же причиной некий тайный и мрачный недуг, поразивший общину? Я посмотрела на небо, в котором вроде бы и облаков не было, однако его скрывали клубы мельчайшей пыли, блестевшей в лучах солнца. Из-за этой пыли Розетт то и дело чихала, и каждый раз Бам при этом кувыркался и смеялся над ней.
Розетт посмотрела на меня ясными глазами и спросила: «Пилу?»
— Не сегодня, — ответила я. — Но, помнишь, они с Жозефиной обещали завтра прийти к нам на обед.
Она грустно сморщилась и проворковала:
— Рувр.
Ру.
Я обняла ее. От нее пахло рекой и еще чем-то приятным, вроде детского мыла и шоколада.
— Я знаю, как ты по нему соскучилась, Розетт, — сказала я. — Я тоже по нему скучаю. И Анук тоже. Но ведь мы и здесь очень неплохо время проводим, правда?
Розетт выразительно закаркала в знак согласия и разразилась длинной тирадой на собственном языке; я сумела уловить лишь слова «Пилу», «Влад» и (что уж совсем удивительно) «клево». Красноватое пятно в воздухе — так сегодня выглядел Бам — так и металось у ног Розетт. От восторга Бам скакал как сумасшедший, покрывая ей ноги золотисто-бронзовой дорожной пылью.
Я не выдержала и рассмеялась. Моя маленькая Розетт — прирожденная комедиантка. При всей своей необычности она, моя зимняя девочка, порой точно лучик солнечного света.
— Идем, — сказала я, — нам домой пора.
И мы, прикрывая глаза руками и пытаясь защититься от клубов пыли, повернули прочь от реки и стали подниматься на крутой холм к тому месту, которое я только что назвала домом; там с персикового дерева Арманды уже начинали падать первые перезревшие плоды.
Глава седьмая
Суббота, 21 августа
Мы примчались домой следом за ветром, и всю дорогу Розетт напевала:
— Бам, Бам БАМ, БАМ, бадда-БАМ…
Это, конечно, та самая колыбельная, которую пела моя мать. Розетт поет не по-настоящему, без слов, но слух у нее такой же хороший, как у ее отца. Она еще и ритм отбивает, притопывая ногой и прихлопывая в ладоши…
Бам, бам БАМ! Бам, бадда-БАМ!
И ей подпевает ветер, а сорванные с деревьев листья танцуют. Осень в этом году наступает рано, уже и деревья вокруг начинают менять свой цвет. Первыми облетают липы, стряхивая с ветвей желтые листочки и рассыпая их в воздухе, как пригоршни конфетти. Волосы Розетт того же золотисто-красного оттенка, что и осенние листья, которые она с удовольствием поддевает в воздух, а потом затаптывает, точно пламя костра, своими маленьким босыми ножками.
Топ, топ, топ. Бам, бадда-бам!
Я чувствую, что Алиса наблюдает за нами из домика сквозь полузакрытые ставни. Она сказала мне всего лишь несколько слов с тех пор, как появилась у нас, но, похоже, в обществе Анук и Розетт она чувствует себя гораздо свободнее, хотя держится по-прежнему весьма настороженно. Хиджаб она сняла, а волосы заплела в две длинные косы, отчего Анук и Розетт пришли в настоящий восторг. Обедать мы теперь решили после захода солнца, чтобы Алиса могла соблюдать пост, но, насколько я знаю, она ни разу не молилась. Предпочитает смотреть телевизор и читать…
Не сегодня, решила я.
Я обошла вокруг дома, чтобы взглянуть на персиковое дерево Арманды. Какое-то количество персиков я отдала Гийому; еще сколько-то — Пуату и Ясмине Аль-Джерба; кроме того, приготовила клафути для Нарсиса и его жены и обещала испечь два пирога с персиками — один для Люка Клермона, который трудится над восстановлением chocolaterie, а второй для Жозефины. Но персиков на дереве все равно слишком много, а теперь, когда подул ветер, они начали падать на землю.
— Нам надо сегодня же собрать все персики, — сказала я, входя в кухню. — Арманда никогда бы мне не простила, если б я позволила осам до них добраться.
— Ура, персиковый джем! — завопила Анук, вскакивая с дивана.
Я улыбнулась. Самое очаровательное в Анук — это та легкость, с которой она переходит от детства к взрослости, от света к тени, точно бабочка, перепархивающая с цветка на цветок и не подозревающая о меняющихся мирах. Сегодня она почти та маленькая девочка, с какой я когда-то впервые сюда приехала.
Алиса, которая лишь чуть-чуть ее старше, кажется гораздо более взрослой. Интересно, о чем думают ее родители? Почему никто ее не ищет? И как долго я смогу ее здесь прятать, прежде чем всем станет известно, где именно она находится?
