Но то, что я видела тогда ночью — и снова уже этим утром, здесь, на причале, — предполагает, что и у Карима тоже есть темная сторона. Об этом свидетельствует и его отношение к Алисе, и его лишенная всякого уважения манера разговаривать со старым Маджуби, и то, как нагло он вел себя с Ру. Мне было совершенно ясно, что он способен на неверность, но теперь я начала думать, что он способен и на нечто большее. Агрессивность он уже продемонстрировал. Может, он способен и на насилие? Что, если Соня попросту его боится? А Инес и Дуа? Уж не сознательно ли они его избегают?
Захра по-прежнему наблюдала за мной, но ее взгляд показался мне несколько странным. Такими же глазами она смотрела на меня прошлой ночью, когда мы случайно встретились на задворках спортзала. Действительно ли в той коробке были вещи старого Маджуби? А может, она несла вещи Инес?
Я посмотрела на минарет, высившийся в конце бульвара. Изящный, белый, как кость, элегантный, увенчанный серебряным полумесяцем. А на противоположном берегу реки — приземистая колокольня Сен-Жером, простенькая, крепенькая, ничем не украшенная. Две башни — одна напротив другой — стояли сейчас на двух берегах Танн, точно фигурки на шахматной доске…
— Вы ведь знаете, где Инес, правда? — спросила я, поворачиваясь к Захре.
Она кивнула.
— Я виделась с ней вчера ночью. И рассказала ей о вашем друге Рейно и обо всем, что здесь происходило. А потом я поговорила с Соней. — Она быстро глянула на Соню и что-то сказала ей по-арабски.
— И что сказала Инес? Она видела Рейно?
— Нет, она его не видела, — покачала головой Захра, — зато я знаю, где он. Простите меня, Вианн. Я это знала почти с самого начала…
Я так и уставилась на нее.
— Но… почему же?
Она пожала плечами.
— Мне казалось, что так я защищаю Инес.
— А теперь?
Она посмотрела на меня и вдруг улыбнулась:
— А теперь Инес сама хочет с вами поговорить.
Глава пятая
Суббота, 28 августа, 10 утра
Десять часов. Конец мессы. Даже здесь, внутри моего «кита», меня продолжает преследовать призрак отца Анри. Конечно, мои колокола я узнаю где угодно! И никогда ни с чем не спутаю их голоса! Через минуту отец Анри уже будет сидеть в моей исповедальне, выслушивая тайные признания моих прихожан, раздавая им в наказание за грехи «Aves», в очередной раз заняв мое место…
Стук по решетке. Это снова Майя. Точнее, Майя и Розетт. Две пары маленьких сапожек — одни с принцессами из диснеевских мультфильмов, другие лимонно-желтые. С ними какой-то кот, похоже редкостный обжора, которого Майя крепко прижимала к себе. Время от времени зверь издавал похоронные вопли, и я спросил:
— Значит, ты все-таки нашла своего кота?
Майя одарила меня сияющей, совершенно счастливой улыбкой.
— Да, он нашелся вчера вечером. И я отнесла его джиддо.
— Замечательно. — Если честно, я едва держался на ногах, так сильно кружилась голова. И горло очень болело, так что говорил я еле слышно. — Интересно, чего ты потребуешь в следующий раз? Пони? Встречу с папой римским? Поющую шляпу?
— Вот глупости! Шляпы не поют!
Я попытался взять себя в руки. Должно быть, у меня довольно высокая температура, и с этим связано мое странное, легкомысленное, почти непреодолимое желание рассмеяться, а ведь я отнюдь не тот человек — и тебе это прекрасно известно, отец мой, — которому свойственно много смеяться. Я вспомнил Карима Беншарки и его угрозы и постарался сосредоточиться и быть серьезным.
— Скажи, пожалуйста, Майя, ты передала Вианн Роше то, о чем я тебя просил?
— Угу. Я ей все о тебе рассказала.
— И что же она?
— Она сказала, что это очень мило.
Я предпринял еще одну попытку:
— Послушай, Майя. Я вовсе не джинн. Меня посадил сюда Карим Беншарки.
Майя, склонив головку набок, с хитрым видом возразила:
— Если ты не джинн, то как же ты исполняешь желания?
— Майя! Ты будешь меня слушать или нет?
— Мое третье желание…
Невозможно спорить с неуязвимой логикой детства. Вдруг, впервые за несколько десятилетий, я почувствовал, что вот-вот заплачу.
— Пожалуйста, Майя, послушай меня. Я очень болен. Мне холодно. Я весь изранен и страдаю от боли. Я боюсь умереть здесь… — Внезапно узкое зарешеченное окошко моей темницы превратилось в окошечко исповедальни. Только на этот раз исповедался, каялся я, а Майя играла роль исповедника. Выглядело это, наверное, просто смешно, но я уже не мог остановиться. Возможно, из-за температуры, а возможно, потому, что даже пятилетняя девочка лучше, чем вообще никого. — Я священник, Майя, и я очень боюсь умереть здесь. Нелепо, правда? Но в рай я никогда не верил. По-настоящему — никогда. В глубине души — никогда. Вот в существование ада я могу поверить. Но рай, по-моему, это нечто такое, чем успокаивают детей, когда они боятся темноты. Вера основана на послушании, на строгом следовании правилам, на поддержании порядка. Иначе наступит анархия. И это известно всем. Именно поэтому церковь имеет столь прочную иерархию, столь устойчивую пирамиду власти, где каждый на своем месте и каждый получил необходимые знания об основах этой пирамиды. А народ примет то, что мы решим ему открыть. Собственно, и Бог делает то же самое. Порядок. Контроль. Послушание. Ибо если мы позволим людям узнать правду — то есть узнать, что даже у нас самих нет никаких достоверных свидетельств Его существования, — то все созданное церковью за последние две тысячи лет мгновенно превратится в прах, в ничто, в горсть никому не нужных бумажек…
Я помолчал, чтобы перевести дыхание. У меня уже все плыло перед глазами. Трое суток без нормального человеческого общения вызвали в моей душе какие-то странные чувства и ощущения. Я потянулся пальцами к решетке — мне казалось, что если Майя меня увидит, то, возможно, поверит моим словам. Но с огромным усилием я сумел лишь коснуться решетки кончиками пальцев.
— Майя, я здесь. Посмотри на меня.
Майя прижала лицо к решетке. Розетт присоединилась к ней; я видел, как сияют в солнечных лучах ее рыжие кудри. Обе девочки смотрели прямо на меня — два честных личика, строгие и неумолимые. На мгновение мне показалось, что они мои судьи и готовятся вынести приговор.
— Мое третье желание…
Я взвыл. Но воспаленное горло так распухло, а голова так кружилась, что из уст моих вырвалось лишь жалкое хныканье. А Майя невозмутимо продолжала:
— Мое третье желание — чтобы Дуа вернулась домой. Их судно приплыло обратно, только на нем не было ни Дуа, ни ее мемти. А значит, ты должен вернуть Дуа! Ты же вернул нам Хази. А потом я тебя освобожу. Как в мультике про Аладдина.
