«Моя доченька так и осталась вечно молодой», — со вздохом подумала Элис. В семь утра она, наконец, поднялась со своего удобного кресла и всунула ноги в шлепанцы. Коленный артрит всегда сильнее мучил по утрам. Морщась, она встала, проковыляла к окнам гостиной своей небольшой квартирки, находившейся на Западной Шестьдесят пятой улице, закрыла створки и раздвинула шторы. Вид Гудзона всегда действовал на Элис ободряюще. Натали унаследовала от нее привязанность к водной стихии, наверное, поэтому она так часто наведывалась на Кейп-Код хотя бы на несколько дней.
Элис плотнее закуталась в мягкий махровый халат. Она любила прохладу, но ночью температура упала, и теперь в гостиной было зябко. Элис поставила термостат на обогрев и пошла на крохотную кухоньку, где в кофеварке ждал кофе. Таймер сработал без пяти семь, чашка с готовым напитком уже стояла на подносе.
Было бы правильным съесть хоть ломтик тоста, но у Элис совершенно отсутствовал аппетит. «Какие вопросы задаст прокурор? — гадала она, садясь с чашкой за столик в кухонной нише, откуда открывался наилучший вид на реку. — Что можно добавить к сказанному тогда, два с половиной года назад? Что Грег желал возобновить отношения, и что я убеждала дочь вернуться к нему? Что я очень любила Грега? И что теперь я его презираю? Что я никогда не смогу понять, почему он так поступил с ней?»
Для беседы с прокурором Элис выбрала черный брючный костюм и белую блузку. Этот комплект ей купила сестра для похорон Натали. За два года Элис немного похудела, и теперь костюм сидел на ней мешковато. «И что с того?» — задала она себе резонный вопрос. Она больше не подкрашивала волосы, седина совершенно выбелила их, зато волнистые от природы локоны избавляли Элис от утомительных посещений парикмахерской. Из-за потери веса морщины на ее лице стали заметнее, но у Элис не находилось сил на регулярные косметические процедуры, о которых раньше ей неустанно напоминала Натали.
Встреча была назначена на десять утра. В восемь Элис не спеша спустилась по лестнице, пешком прошла мимо Линкольн-центра до конца квартала, спустилась в метро и села на поезд до автобусного терминала
[4]
.
Недолгая дорога пролетела в неожиданных размышлениях о доме в Клостере. Агент по недвижимости заверил Элис, что лучше не продавать дом, пока все газеты ежедневно пестрят упоминаниями о Натали. «Обождите немного, — сказал он. — Потом покрасьте все стены в белый, так создастся ощущение приятной свежести и чистоты. Вот тогда и можно будет выставить дом на торги». Элис понимала, что делец совершенно не хотел ни оскорбить ее, ни обидеть, но сама мысль о вытравлении памяти дочери из комнат показалась ей несносной, поэтому, когда агент исчерпал советы по приданию интерьеру товарного вида, Элис палец о палец не ударила, чтобы обновить помещения.
В автобусном терминале, как всегда, народу было видимо-невидимо; одни пассажиры устремлялись от платформ к зданию вокзала, другие торопились сесть в автобус или поймать такси. Элис, где бы она ни оказалась, всюду замечала приметы прошлого. Стоя в очереди за билетом в Хакенсак, штат Нью-Джерси, где находился окружной суд, Элис видела здесь саму себя словно наяву — как, забрав Натали из школы, она расталкивала толпу на вокзале, боясь опоздать на прослушивание для какого-нибудь рекламного ролика. Она начала возить дочь на пробы очень рано, с детсадовского возраста, и уже тогда люди останавливались, с умилением глядя на Натали. Девочки в то время обычно отращивали длинные волосы, а у Натали была стрижка «паж» с челкой. Она росла очень хорошенькой и выделялась среди остальных.
Но дело было не только в миловидности — Натали обладала способностью хватать с неба звезды.
Так привычно было после стольких лет направиться к выходу под номером двести десять, откуда уходил автобус до Клостера, но Элис шагала тяжело, словно ноги налились свинцом. Она направилась к выходу номер двести тридцать два, чтобы ехать в Хакенсак.
Через час она уже поднималась по лестнице к парадному входу Бергенского окружного суда. На контроле, положив сумку под электронный монитор, она стеснительно поинтересовалась у охранника, где располагается лифт. Затем поднялась на третий этаж, в кабинет Эмили Уоллес.
8
В то время как Элис Миллз выходила из автобуса в квартале от здания суда, Эмили готовилась к беседе с ней, просматривая записи и обсуждая их с Билли Трайоном и Джейком Розеном. Эти два детектива, занимавшиеся убийствами, с самого начала вели дело Натали Райнс.
Они входили в прокурорскую группу, принявшую вызов из полицейского участка в Клостере, когда в доме актрисы был обнаружен ее труп.
Трайон и Розен уже заняли стулья у рабочего стола Эмили. Как всегда, видя их вместе, она поразилась, насколько разную реакцию вызывают у нее эти двое мужчин.
Тридцатидвухлетний коротко стриженый блондин Джейк Розен, высокий, подтянутый и сдержанный, слыл расторопным и прилежным сыщиком. Несколько лет назад Эмили уже сталкивалась с ним по работе, когда их обоих направили в отдел надзора за несовершеннолетними правонарушителями; помнится, они сразу нормально поладили. Джейк, в отличие от своих немногочисленных коллег, к которым относился и Билли Трайон, никогда не выказывал возмущения по поводу того, что его начальник — женщина.
А вот Билли был слеплен из совершенно иного теста. Эмили и прочие сотрудницы в отделе прекрасно улавливали по отношению к себе его искусно завуалированную враждебность. Их всех немало возмущало, что Трайон, будучи двоюродным братом прокурора Теда Уэсли, позволял себе игнорировать любые жалобы, направленные на него, даже вполне oбоснованные.
Конечно, Эмили не спорила, что детектив он дельный. Однако всем был известен тот факт, что в методах получения улик для обвинения Трайон порой выходил за рамки дозволенного. На протяжении последних лет подследственные не раз предъявляли ему претензии, с жаром отрицая свои якобы обличительные заявления, которые он цитировал под присягой на суде. Эмили отдавала себе отчет, что не найдется такого прокурорского работника, кому не вменили бы в вину подобные уловки, но у Трайона их количество явно зашкаливало.
Более того, он первым из детективов откликнулся на просьбу Истона, когда тот, погоревший на ограблении, пожелал поговорить с кем-либо из прокуратуры.
Эмили надеялась, что ее лицо не выдает неприязни к Трайону, ссутулившемуся на стуле напротив нее. Билли казался старше из-за обветренного лица, небрежной прически и вечно полуприкрытых век. Ходили слухи, что после развода он в свои пятьдесят два создал себе репутацию дамского угодника и будто находились женщины за стенами их ведомства, подпадавшие под чары Трайона. Однако антипатия Эмили к Трайону еще более возросла после того, как он за ее спиной начал направо и налево уверять коллег, что для ведения такого процесса ей недостает жесткости. Впрочем, внимательно изучив материалы дела, Эмили вынуждена была признать, что и Трайон, и Розен добросовестно проделали свою работу, досконально обследовав место преступления и допросив свидетелей.
