— Хорошая мысль.
Некоторое время мы молчали. Казалось, мы зашли в тупик и не знали, куда направиться.
— Эми, если у тебя какие-то проблемы, то…
— У меня все в порядке.
— А почему ты вдруг начала слушать Бикса Байдербека? — спросил я, чувствуя себя полнейшим дураком.
— Господи, ты никак не успокоишься! Я случайно услышала его по радио, мне понравилось, и я не стала менять станцию. Не понимаю, откуда ты узнал, что…
— Твой телефон забит его записями.
— Ты рылся в моем телефоне? Боже мой. Когда?
— В тот день, в Сиэтле. Тогда мне показалось, что ты вообще исчезла с лица земли.
— Все, что лежит у меня телефоне, это личное.
— И с каких это пор у нас есть секреты?
— У людей всегда есть секреты, Джек, не будь идиотом. Именно благодаря секретам ты знаешь, что чем-то отличаешься от других.
— У меня нет секретов.
— Ну да, конечно. И потому ты всем говоришь, что ушел из полиции из-за того, что тебе осточертела эта работа? А почему ты не рассказываешь о том, что однажды ночью ты проснулся и начал…
— Я говорю о секретах от тебя. А что ты хотела бы от меня услышать? Что я чуть не…
— Конечно нет. Но…
Она тяжело вздохнула. Погода начала меняться, воздух становился более холодным. Мы посмотрели друг на друга, и на мгновение показалось, что стена рухнула и все противоречия между нами стали абсурдными.
— Хочешь кофе?
Она кивнула.
— Или теперь ты предпочитаешь чай?
Она не сумела сдержать улыбки.
— Нет, кофе меня вполне устроит.
Немного пройдя по пирсу, мы купили по стаканчику кофе. Направились было к берегу, но потом, не сговариваясь, повернули обратно. Всякий раз, когда мы вместе оказываемся на пирсе, наши ноги сами несут нас к этому месту.
Я вдруг понял, что произношу какую-то неловкую, странную фразу.
— Как ты думаешь, хоть какая-то его часть все еще здесь?
— Кого?
Она знала, кого я имел в виду.
— Разве ты не помнишь ветер? Как его… как ветер бросил его в нас, когда мы были на пирсе?
Она отвернулась.
— Ничего не осталось. Ничего здесь и ничего в других местах. Это было два года назад. С ним покончено.
— Нет, — возразил я. — Мы с ним не покончили.
— А я покончила, — сказала она. — Это прошлое. И не трогай его.
И ее подбородок дважды едва заметно дрогнул — я успел это увидеть. Прошло уже очень много времени с тех пор, как я в последний раз видел Эми плачущей. Слишком много, если учесть, что произошло.
— Мы об этом не говорили, — сказал я. — Никогда.
— Тут не о чем говорить.
— А мне кажется, есть.
Она покачала головой, и на ее лице появилась решимость.
— Я была беременна. В пять месяцев существо внутри меня умерло, но я некоторое время носила его в себе. Потом оно вышло из меня. Его кремировали. Мы разбросали пепел над морем. Моя матка была сильно повреждена, и у меня больше никогда не будет детей. К этому больше нечего добавить, Джек. Так случилось, и для меня все закончилось.
— Так почему же ты сменила заставку на телефоне?
— Ты знаешь почему. На той фотографии я беременна. Но я живу дальше. И тебе бы следовало. И я не думаю об этом. Не позволяю тому, что произошло, или событиям пятнадцатилетней давности управлять моей жизнью. Иногда люди умирают. Дети, отцы. А ты должен двигаться дальше. Твой дурацкий Бог Неудачи существует только у тебя в голове, Джек. Ловить некого, преступника не существует. И ничего нельзя сделать.
— Ты не можешь делать вид, что ничего не случилось.
— А и не делаю. Я больше не хочу всей этой чепухи. Я хочу быть кем-то другим.
— Поздравляю, это уже произошло.
— Сволочные у тебя замечания.
— А у тебя сволочные поступки.
И мы набросились друг на друга, точно злобные дети, два человека стояли в конце пирса и кричали другу па друга, люди с любопытством поглядывали на нас, а потом старались обойти кругом, чтобы не попасть в зону военных действий. Некоторые слегка замедляли шаг, чтобы уловить несколько предложений, но никто не понимал, что на их глазах рушится чья-то вселенная.
То, что это произошло, и произошло именно здесь, для меня было пропитано такой горечью, что слова начали застревать у меня в горле. Теперь я уже с трудом слышал, что говорит Эми.
— Эми, просто посмотри мне в глаза и скажи, что дело вовсе не в другом мужчине.
Уже одно то, что я произнес вслух этот вопрос, вызвало у меня ярость и печаль одновременно — с тем же успехом я мог бы сказать: «Мама, почему ты больше меня не любишь?» Казалось, мне снова четырнадцать лет. А когда Эми ничего не ответила, мне стало еще хуже.
— Джек, это глупо.
— Тодд Крейн?
— Боже мой.
— Ничего смешного, Эми. Я задал тебе взрослый вопрос. У тебя роман с Крейном?
— Я… послушай, много-много лет назад, еще до того, как мы с тобой познакомились, мы встречались с Крейном. Очень недолго. С тех пор между нами ничего не было. В голове у этого парня пустота, Джек.
— Тогда кто он? Шеперд?
Она уставилась на меня. Нет, я не попал в цель — если и попал, то не в ту, — однако каким-то необъяснимым образом вывел Эми из состояния равновесия.
— Что… откуда ты про него знаешь?
— Так да или нет, Эми?
Она отвернулась, а ее взгляд затуманился.
— Конечно нет.
— Твои отношения с Крейном — вы встречались как раз тогда, когда ваша компания купила то здание в Беллтауне?
Тревога Эми усилилась, и я понял, что Гэри Фишер был прав по меньшей мере в одном: здание в Беллтауне имело значение.
— Джек, честное слово… тебе не следует влезать в это дело. Оно не имеет к тебе ни малейшего отношения, к тому же ты все равно ничего не поймешь. Поверь мне.
Теперь, когда я начал, мне уже было трудно остановиться, и я пустил в ход последнее имя, то, которое в процессе своего странного расследования я видел в бумагах вместе с именами Эми и Крейна.
— А как насчет Маркуса Фокса?
Лицо Эми изменилось. Она заметно побледнела. Я кивнул ее молчанию, не веря больше ее словам. Я не верю Эми, и точка. Все, что произошло между нами в последние годы, перестало казаться нашей общей историей. Время застыло, как лед: сначала прозрачное, незаметно твердеющее, но с каждым прожитым днем оно теряло прозрачность.
