* * *
Софи думала об отце.
Отец был для нее несбывшейся мечтой. В пансионе Сен-Мари дю Пре она тосковала по абстрактной ласке взрослого мужчины. По абстрактной, потому что отца своего Софи-Катрин практически не знала. Родители развелись, когда ей было пять лет. При разводе мать Софи-Катрин получила значительную сумму единовременного отступного и алименты, на которые можно было бы содержать три детских садика в Восточной Европе. Маленькую Соф отдали во французский пансион. Мать, когда находила время между своими новыми романами с автогонщиками и подводными ныряльщиками, приезжала из Монако на пару дней в два месяца – повидать дочурку. А отец, с головой погруженный в бизнес, не приезжал ни разу.
Когда Софи-Катрин стала большой девочкой и уже начала смотреть «Евроньюс» и читать газеты, она частенько видело лицо отца, мелькавшее в хронике финансовых новостей и скандалов.
Феликс Штайнер и его концерн «Байрише громверке» связан с махинациями «Дрезднер-банка» по отмыванию капиталов. Феликс Штайнер включен в государственную комиссию по экспертизе экономики Восточной Германии, оставшейся в наследство после ухода Советов. Феликс Штайнер официально объявил о покупке контрольного пакета акций бывшего восточногерманского государственного предприятия «Карл Цейс» в Иене. Феликс Штайнер приветствовал Раису Горбачеву в отделении своего благотворительного фонда в Штутгарте.
На фотографии отец и чужая русская дама – жена популярного русского вождя со смешным прозвищем Горби – стояли перед камерами, обнимая маленьких детей. Отец при этом улыбался, одну руку положив на головку маленькой девочке.
Такой девочке, какой, наверное, была Софи-Катрин, когда мама развелась с ним…
Софи-Катрин не плакала. Она много мечтала, когда бродила одна по парку и близлежащим охотничьим угодьям Шато дю Пре.
Когда первые ощущения принадлежности к женскому полу еще не накатывались на нее, Софи-Катрин просто мечтала об отце. Мечтала о том, как бы она лежала с ним – с таким большим – на каком-нибудь диване или на ковре и они бы рассматривали большой цветной альбом про принцесс. Или сидели обнявшись и листали комиксы про покемонов…
Софи-Катрин так и понимала семейное счастье: это когда отец обнимает тебя и когда ты смотришь с отцом мультики про принца и про принцессу. Софи-Катрин в те ранние школьные годы так и мечтала – выйти за отца замуж, вместо мамы. И сидеть с ним в его доме в Штутгарте и глядеть японские мультики.
В Сен-Мари дю Пре не разрешали помногу смотреть мультики и читать комиксы. В Сен-Мари дю Пре много учили латыни. Латынь потом пригодилась. На нее с легкостью легли и итальянский, и английский… А немецкий с французским – были и без того родными…
Но был ли родным отец? Или родными были только мечты и детские выдумки?
Софи-Катрин спрашивала свою соседку Айсет, свою милую маленькую Ай, – как это «быть с отцом»? И та тоже ничего толком рассказать не могла. Милая маленькая Ай.
В России Софи-Катрин набрала материал о дедушке. О папином отце.
В русскую кампанию, в сорок втором году, когда армия генерала Листа вышла к главному Кавказскому хребту, ее дед воевал в составе Первой горно-пехотной дивизии, будучи ефрейтором 79-го горно-вьючного артиллерийского полка. В доме отца, в Штутгарте, где Софи-Катрин бывала уже студенткой, в малой гостиной, которую отец называл «вагоном для курящих», на стене в рамочке висела фотография – молодой человек в форме с алюминиевым эдельвейсом на левой стороне форменного кепи…
Это был ее дед, пропавший без вести осенью сорок второго. Отец не помнил его – он родился в тридцать восьмом. Отца воспитывали дядя Вилли и тетя Софи. Софи-Катрин и назвали в честь тети отца – в честь двоюродной бабушки Софи-Катрин. Если бы она была сейчас жива, то не была бы Софи-Катрин такой одинокой!
Дядя Вилли принял отца и не отдал его в приют, когда его мать в сорок четвертом погибла от английской бомбы, принял из чувства вины.
У дяди Вилли был «белый билет», и его не взяли на военную службу.
А потом, в годы германского «экономического чуда», дядя Вилли очень и очень разбогател, и его маленькие авторемонтные мастерские за десять лет разрослись в концерн… Потом, когда бездетные дядя Вилли и тетя Софи умерли, отец стал президентом «Гром-Верке»… Потом отец женился на известной фотомодели. Потом родилась Софи-Катрин. А потом отец с матерью развелись… А потом Софи-Катрин отдали в Сен-Мари дю Пре…
А там Софи-Катрин познакомилась с маленькой Айсет.
А потом маленькая Айсет пригласила Софи-Катрин в Москву порыться в архивах, сделать передачу о депортации чеченцев. И вот Софи-Катрин в московском архиве бывшего МГБ нашла материалы о судьбе своего дедушки. Ефрейтора Штайнера, пропавшего без вести осенью сорок второго…
А сейчас, в двухтысячном, без вести пропала ее Айсет, ее маленькая Ай.
Прощаясь, подруги договорились, что будут перезваниваться не реже двух раз в неделю, а в феврале вместе рванут в Южную Африку кататься на знаменитом «Голубом паровозе»…
Но февраль закончился, а от Айсет так и не пришло ни единой весточки.
Ее московский телефон молчал. Мобильный был «временно неактивен». В московской конторе Си-би-эн ей сухо ответили, что Айсет Бароева там больше не работает.
Электронные письма Софи-Катрин возвращались с указанием провайдера, что «такого адреса не существует».
Тогда Софи-Катрин позвонила Астрид Грановски.
И Астрид предложила ей приехать… И даже не тратиться на гостиницу, а пожить у нее в ее большой квартире на Чистых прудах.
Софи-Катрин оформила визу и взяла билеты «Люфтганзы»…
Глава 11
Белые пятна на лицах –
След ледяных дорог –
С каждым порывом ветра
Мучили, как ожог.
Руки закоченели,
Ноги идти не могли.
Но вдруг встрепенулось сердце,
Когда я увидел вдали –
На голой покатой вершине,
Легкий и чуткий, как тень,
Наледь дробил копытом,
Нюхая воздух, олень.
Иохан Нурдаль Брюн Григ
Осенью сорок третьего Салман Бейбулатов был ранен в ногу автоматной очередью, выпущенной немецким патрулем наугад по кустам. В госпитале он лежал тихо и незаметно, много спал, молился пять раз в день, отдавая Аллаху долги, накопившиеся за время безбожных засад и рейдов по тылам врага. Особенно много Салман мечтал, глядя в облупившийся потолок бывшего класса русского языка и литературы. Еще он любил мысленно беседовать со строгим седобородым старцем, портрет которого главный врач распорядился оставить в палате. Сначала разговоры были самые обычные.
– Ассалам алайкум! – говорил ему старик.
