Азиз видел в сумерках силуэты ничего не подозревавших об операции часовых, прохаживавшихся у плетня, – ими руководители операции решили пожертвовать. Они ходили туда-сюда, как часовой маятник. Саадаев следил за ними какое-то время, пока неожиданно не поймал себя на мысли, что, зайдя за хату, они сбились с ритма и уже слишком долго не показывались. Зазвенело разбитое стекло, хлопнула дверь.
За хатой он услышал хриплый крик:
– Сдавайсь, шайтан, собак!
Послышался топот ног, потом автоматная очередь. Опять крик шакала, но короткий, визг-ливый. Опять ударили из автомата, метнулись тени. Хлопнул разрыв ручной гранаты. Шум удалялся в противоположную от Азиза сторону. Чеченец вздохнул с облегчением. Он признался себе, что не хотел бы стрелять и тем более бросаться с ножом на соплеменника, причем такого бесстрашного джигита, за которого он испытывал тайную гордость.
И тут он услышал шум. К реке волокли что-то большое и тяжелое. Азиз затаился. Сначала ничего не было видно, но шорох приближался. Вот показался двигавшийся рывками бугор, рядом с ним по-змеиному выглядывала и пряталась темная мохнатая голова. Нападать на соплеменника скрытно Азиз посчитал недостойным чеченского мужчины.
– Маршалла ду хьога! – выкрикнул Азиз, используя чеченское приветствие вместо вызова сопернику, и прыгнул ему навстречу, отбросив в сторону винтовку, сжимая в руке нож.
Темная тень ответила тем же приветствием. И тут же, покрыв немыслимым прыжком расстояние между ними, бросилась на Азиза. Каким-то чудом Саадаев среагировал. Лязгнули стальные лезвия, но продолжения не последовало.
– Салман Бейбулатов! Мог ли я не узнать тебя, моего лучшего друга!
– Азиз! Как ты попал сюда? Ты у немцев?
– Тихо, Салман, сюда уже бегут, – быстро заговорил Азиз. – Прошу тебя, слушайся меня и не перебивай. Еще немного, и кольцо вокруг тебя сомкнется. Брось эту жирную свинью. Это не генерал, а переодетый толмач, приманка специально для тебя. Давай мне свою гимнастерку. Одевай мою черкеску и шапку. Слушайся меня, именем Всемогущего умоляю тебя.
– Как же ты? Бежим со мной.
– Мне назад уже нельзя. Все кончено. Уходи… Подожди, Салман. Помнишь, как ты вытащил меня, когда я сорвался в пропасть у Красного утеса?
– Помню, Азиз.
– А как мы рубашками ловили рыбу в речке? И в мою, дырявую, вся рыба уходила?
– Помню, Азиз.
– Все, уходи, Салман. Помни обо мне. Я горжусь тобой, друг мой. Пусть Аллах хранит тебя и весь твой род. Помни обо мне…
Это были последние человеческие слова Азиза. Он вскочил и побежал через камыши в противоположную советским позициям сторону. Там, где река сворачивала за покатый холм и кончались камышовые заросли, раздался пронзительный крик шакала. В нем не было презрения к противнику и торжества победителя. В нем звучало прощание с родной землей, другом и жизнью. Потом откликнулись короткие автоматные очереди, и все стихло.
* * *
Сперва она не хотела ехать в Москву. Как же! Красивая австрийская девушка классических пропорций. Натуральная блондинка – хоть тут же и без грима в рекламный клип светлого пива! Горнолыжница с дипломом Бостонского университета по специализации «Маркетинг медиа-систем и телекоммуникаций». Но в Америке, как выяснилось, таких как она – с фигурами да с золотыми кудряшками, – таких отличниц, готовых на все ради того, чтобы сразу, без разбега сделать карьеру на телевидении, оказалось пруд-пруди. Прытких и амбициозных европеяночек здесь было гораздо больше, чем телевизионных каналов, помноженных на количество вакансий. И хоть пел великий филадельфийский working class hero
[13]
Брюс Спрингстин: «sixty nine channels – and nothing on
[14]
», на самом-то деле ни на один из шестидесяти девяти каналов на приличную программу юная выпускница Бостона устроиться не смогла.
Да и, как ни странно, возникли проблемы визового порядка, поскольку надо было обойти квоты на наем иностранцев, что телевизионному начальству вообще было очень трудно обосновать в Федеральной комиссии по занятости. Чай, работа на телевидении – это не рытье траншей под канализацию, куда американского гражданина и тысячей долларов не заманишь!
Одним словом, помыкалась Астрид в Нью-Йорке, потыркалась курносым германским носиком в разные углы, да и навострилась обратно – в Европу.
А дома, в Вене, – там разве телевидение? По сравнению с Америкой – это как школьное радио, что вещает на переменках… Или как постановка Мольера в студенческом капустнике по сравнению с вечером в настоящей «Комеди Франсэз»! Поехала в Париж. Там временно устроилась на радио «Европа-1» в отдел новостей культуры и даже получила передачу «Vous etes Formidalble
[15]
», в которой встречалась с разными выходящими в тираж знаменитостями, которые уже не годятся для ти-ви ньюс, но еще хотят, чтобы про них кто-то чего-то слышал.
Она совсем уж было приуныла… Сняла маленькое «студио» в девятнадцатом квартале, специально неподалеку от рю де Франсуа-Премьер, чтоб до работы пешком. Ее жалования на радио едва хватало на оплату квартирки да на обязательную рутину вечерних развлечений.
Ну, и наконец – с бойфрэндами все никак не везло. От тоски даже чернокожего конголезца себе завела с площади Форум дез Алль… Он там пласмассовыми голубками и Эйфелевыми башенками торговал для туристов, а заодно и кокаином вразнос. Каждую порцию во рту в полиэтиленовом пакетике держал, чтобы флики не засекли. В конце концов Зигги, как звали конголезца, ее вульгарно обокрал. Обчистил всю ее квартирку до основания, пока она была на работе, – вынес даже телефон с факсом и телевизор с ди-ви-ди плейером…
И тут ей вдруг предложили поехать в Москву.
Где-то в каких-то компьютерных недрах всплыл тот факт ее Curriculum Vitae, что она два года училась в Сорбонне на факультете славистики… Рюсски язык… Москва-распутин-водка-спутник-гагарин-карашо! Собственно, вся эта школьная увлеченность Достоевским-толстоевским была так давно забыта! Но компьютер вспомнил. И напомнил кому надо.
А кто надо – это оказались важные и молчаливые ребята из таинственного ведомства. Они вообще с самого начала велели помалкивать. В любом случае, независимо от того, договоримся – не договоримся… А немцам лишний раз о таких условиях напоминать не надо! Нация понятливая и дисциплинированная. И Астрид – не дура. Что она, цээрушников, выдающих себя за телевизионных бизнесменов, от настоящих бизнесменов отличить, что ли, не может?
В общем, предложили ехать в Москву. И сразу биг-боссом! С окладом жалованья девять тысяч долларов в месяц, плюс представительская бесплатная квартира в центре, плюс машина…. И плюс – премиальные в конце года…
