– А рыло чего намазала? – спросил Джон, краем глаза поглядывая на экран, чтобы не пропустить момент, когда кончится реклама «найка» и снова начнут показывать футбольное поле.
– В знак траура по уик-энду и краха мечты о поездке в Портсмут, – ответила Айсет.
Джон не ответил, реклама кончилась, и все снова принялись орать.
Айсет ничего не оставалось, как молиться, чтобы «Арсенал» хотя бы свел вничью. Вот оно, женское сочувствие, в чем заключается! Желать выигрыша любимой команды своего мужчины не потому, что любишь футбол, а потому, что у мужчины тогда, быть может, будет хорошее настроение.
Айсет ничего не понимала, игроки в белом, на первый взгляд, ничуть не отличались от игроков в красном, но, тем не менее, голы залетали только в ворота белых… И к концу первого тайма их залетело аж три штуки. А лысый француз, что стоял в воротах красных, только нагло жевал свой чуингам.
Настроение в пабе было плохое.
– Вы все будете мне должны по три кружки лагера, джентльмены, – мрачно пошутил бармен Дикки.
А официантка Роз, махнув рукой, попросту удалилась на кухню, так и не досмотрев первый тайм до конца.
В перерыве показывали новости.
Фермеры графства Норфолк требовали от правительства повышения компенсаций за уничтоженный в кампании против коровьего бешенства крупнорогатый скот…
– Опять коровье бешенство! Роз! Уничтожь на кухне все стейки! – дуэтом заорали записные остряки Мик и Доззи.
– Треску нам вместо говядины! – подхватили Тэш и Дэйв.
– Она вам сейчас зажарит бешеную треску, – мрачно пошутил Дикки.
– Ты занимаешься антирекламой собственного заведения, – сказала Айсет с упреком.
– Это не запрещено в Англии, – возразил Дикки, – тем более, что ребята сейчас готовы хоть котлетки из мышьяка с цианистой подливкой слопать, чтобы помереть и не видеть этого позорища.
– Ты о футболе или об этом? – Тэш ткнул пальцем в направлении экрана.
Новости сменили сюжет. Актриса Ванесса Бедгрейв приютила у себя в доме чеченского министра в изгнании Мусаева, которого русское правительство затребовало выдать Москве по процедуре экстрадиции…
– На хрена ей сдался этот дикарь в бараньей шапке? – спросил Мик.
– Ей надо делать паблисити. Помнишь, Бриджит Бардо защищала пушных зверей? А эта выступает в защиту зверей бородатых, в бараньих шапках, – ответил Дикки.
– Джентльмены, поосторожней, с нами чеченская женщина, – вдруг вспомнил Доззи.
И Айсет стало слегка обидно, что об этом напомнил Доззи, а не Джон… И она отстранилась от Джона, разомкнув кольцо своих объятий и больше не прижималась грудью к его спине.
– А кто вспомнит хоть один фильм, в котором эта старая калоша снималась? – спросил Тэш.
– Во-во! Зато все теперь будут знать, что она защитница всякой падали, – подтвердил Дикки.
– Вы поглядите на морду этого министра в изгнании, это вылитый бандит с большой дороги, и если мы судим Милошевича с Шешелем, то этот-то чем нам милей, что мы его не отдаем? – воскликнул Мик, хлопнув ладонью по полированной стойке.
– Чтоб Москве дерьма на грудь навалить, – с улыбкой знающего человека пояснил Дикки, – наши в Вестминстере последнее отдадут, но не откажут себе в удовольствии еще раз русского медведя граблями по морде…
– И этой Ванессе, помимо секса с дикарем, еще и удовольствие – к властям подмазаться, – заметила вышедшая из кухни Роз.
– Теперь с Виндзоров станется, они ей за это баронессу дадут, – пробурчал Тэш.
– Это теперь модно, – закивал Дикки, – при короле Артуре и рыцарях Круглого Стола давали за воинские подвиги, а теперь Элтону Джону, Полу Маккартни и Мику Джаггеру за тиражи пластинок…
– Педикам, – вставил Тэш.
– Маккартни не педик, – обиделась Роз за любимого битла, – и Джаггер тоже.
– Джаггер бисексуал, – хмыкнул Дикки.
– Педикам, бисексуалам и приверженкам саважефилии, – подытожил Доззи.
– Что это ты загнул насчет саважефилии? – спросил Дикки.
– Это когда не с овечками, как валлийцы, а с дикарями, как эта Ванесса, – ответил Доззи, отхлебывая лагера.
– Так тогда и наш Джон тоже баронета получит, он же тоже чеченочку пригрел, – хохотнул Тэш.
– И я что, этот… саважефил? – спросил Джон.
– А то! – почти хором пропели все.
Айсет и не знала – обижаться или нет? Юмор у них такой…
Жесткий.
Они тут со всеми так.
И по правилам их английской игры просто надо было быстро реагировать и, отбивая, перебрасывать мяч на сторону партнера.
– Вы забываете, что в обоюдном процессе не вы имеете дикарей, а дикари имеют вас, – сказала Айсет.
– Ай да Ай-сет! – воскликнул Дикки, – настоящая Ай-сет-даун!
[1]
– Скорее, Ай-сет-ап
[2]
, – гордо сказала Айсет.
Новости и реклама кончились.
Футболисты в белом снова бросились в свои бесполезные атаки.
Лысый француз с наглым высокомерием легко брал мяч и длинными, гибкими, словно плети, руками, выбрасывал его аж на центр поля прямо в ноги своим полузащитникам.
Стадион ревел.
Через пять минут манкуриане забили еще один гол.
– Дикки, выключай телевизор, это позор смотреть такую игру, это соучастие в кровавой бойне, это избиение младенцев, я не хочу этого видеть, – заорал Джон.
– Джентльмены, по случаю надвигающегося траура по одной выпивке за счет заведения, – сказал Дикки, беря с полки бутылку «Джонни Уокера».
– Хитрый Дикки, – ехидно заметил Тэш, – бармен понимает, что надвигается пьянка, и провоцирует ее начало крепким алкоголем.
– А я и не скрываю, – простодушно согласился Дикки, двигая стаканчики по полированной поверхности стойки.
Тэш был прав.
Все напились.
И когда в одиннадцать Дикки по древнему закону королевства объявил, что именем Ее Величества паб закрывается, Джон и иные его приятели уже успели по два-три раза сходить в туалет поблевать.
Пиво с виски… Какая дрянь!
А еще говорят о дикарях. Кто из них большие дикари? Это она, Айсет, саважефилией страдает, а не Джон. Это она английского дикаря полюбила, а не он – чеченскую дикарку. Мусаев, хоть и бандит с большой дороги, в этом она согласна с ребятами, но он до тошноты не напивается…
