В логове Мафии
Просторная комната, куда проводили поэта и его спутников,
очевидно, исполняла роль приемной. Вдоль стен были расставлены массивные
кожаные кресла, а на великолепном сверкающем столе красовался бронзовый
чернильный прибор в виде кладбищенского надгробья и торчала целая шеренга
телефонов. Несмотря на ночное время, секретарь тоже был на месте – неприметный
человек, лица которого Романов не рассмотрел, потому что сей господин,
ссутулившись, писал что-то в тетради и от своего занятия не оторвался. Не
обращайте внимания, слегка махнул рукой Д'Арборио, этот субъект не имеет
значения.
Сели. Осмотрелись. Разглядывать было особенно нечего. Из
обстановки – пара канцелярских шкафов. На стене большое мраморное распятье и
аляповатая картина с Мадонной.
Двое охранников, которые сопровождали русских от самого
отеля, застыли по обе стороны от резной двери, вероятно, ведущей в кабинет к
загадочному дону Трапано. Лица у «крестников» были смуглые, лишенные
какого-либо выражения.
Минут пять спустя, когда Алеша начал ерзать, Д'Арборио тихо
сказал:
– У дона Трапано временные неприятности с сицилийской
полицией, поэтому он обосновался в итальянской Швейцарии.
Алеша кивнул, как будто неприятности с полицией были чем-то
вполне естественным.
Судя по всему, нарушать молчание дозволялось только людям с
положением. Когда штабс-ротмистр шепотом заметил: «Ну и рожи у этих
крестников», поэт нахмурился и поднес палец к губам.
Прошло еще минут десять. Д'Арборио счел нужным пояснить:
– Хозяину доложили о нашем приезде. Дон Трапано сейчас
выйдет. Один совет. Крестному отцу не задают вопросы. Спрашивает только он.
Время шло. Тикали настенные часы. Алеша почувствовал, что
его снова клонит в сон. Спохватился, вскинул голову – поймал восхищенный взгляд
Козловского. «Ну у вас и нервы», читалось в глазах князя.
Вдруг безо всякого сигнала, оба разбойника взялись за
створки и открыли их.
Секретарь вскочил и низко поклонился.
Из дверей, шаркая домашними туфлями, вышел старик в
бархатной курточке. Физиономия у него была бритая, благообразная, только черные
глаза сверкали чересчур ярко, так что смотреть в них было как-то неуютно.
Д'Арборио и русские встали.
С почтительной улыбкой хозяин приблизился к поэту, пожал его
руку обеими своими, поклонился и сказал что-то, вызвавшее у великого человека
протестующий жест – мол, что вы, что вы, я недостоин таких славословий.
Потом Д'Арборио показал на Романова.
– Ессо l'ufficiale russo di cui abbiamo parlato per
telefono.
Хороший все-таки язык итальянский. Даже не зная его, можно
более или менее догадаться, о чем речь.
Алеша шагнул вперед и поприветствовал старого разбойника
по-военному: дернул книзу подбородком, щелкнул каблуками. Князь, как подобает
исправному служаке малого чина, просто вытянулся по стойке «смирно».
– Моя миссия завершена, я удаляюсь, – сказал
поэт. – Липшие уши при вашей беседе ни к чему. Дон Трапано знает
французский, он долго жил в Марселе.
Д'Арборио попрощался с хозяином, и тот снова склонился в
преувеличенно благоговейном поклоне.
Поймав взгляд Алеши, поэт подмигнул ему и удалился,
миниатюрный, но величественный.
Почтительная улыбка разом исчезла с морщинистого лица дона
Трапано. Он поманил посетителей за собой.
– Ну, с Богом, – зашелестел Романову на ухо
штабс-ротмистр, прихрамывая сзади. – Говорите, как условлено. Главное не
тушуйтесь, поуверенней. Знаю я эту публику: почуют слабину – живыми не
выпустят.
Кабинет выглядел неожиданно. После богатой приемной Романов
ожидал увидеть нечто еще более роскошное, а вместо этого оказался в тесной,
убого обставленной комнатенке. На полу домотканые коврики, у облупленного стола
два соломенных кресла, черный крест на голой стене. То ли крестьянская горница,
то ли монашеская келья. Это император Николай Первый, говорят, точно так же
любил впечатлять окружающих: во дворце пышность и великолепие, а в личных
покоях суровая солдатская простота. Или, может быть, дон Трапано уютнее себя
чувствовал в этом плебейском антураже, а на впечатление посетителей ему было
наплевать.
Поскольку кресел было всего два, сели хозяин и Алеша.
Штабс-ротмистр скромно пристроился позади Романова. Руки положил на спинку.
Вероятно, рассчитывал, что будет незаметно подавать напарнику сигналы, тыча его
пальцем в плечо.
– Уважаемый дон, – внушительным тоном начал Алеша,
не вполне уверенный, как следует величать собеседника, – синьор Д'Арборио
сказал мне, что вы любезно согласились помочь моей стране в весьма деликатном и
очень непростом деле…
Старик неторопливым, властным жестом велел ему замолчать –
поднял ладонь. Романов споткнулся прямо на середине цветистой фразы.
– Я не привык разговаривать с подчиненным, когда рядом
находится начальник, – сказал дон Трапано на скверном французском, глядя
своими пронзительными глазами поверх Алешиной головы на Козловского.
– Что, извините? – растерялся Алеша.
Князь хмыкнул.
– Дядька-то непрост. Вставайте, Алексей Парисович.
Теперь я посижу.
И они поменялись местами.
– Капитан императорской гвардии князь
Козловский, – представился командир, и, невзирая на обтерханный пиджачок,
по тону, манере сразу стало видно, что это, действительно, князь и вообще
персона значительная. – Я вижу, вы человек дела. Поэтому сразу перейду к
сути проблемы. Мы хотим…
– Я знаю, чего вы хотите, – перебил его дон
Трапано. Он явно не привык тратить время на лишние разговоры. – И знаю,
как вам помочь. Я дам вам лучшего специалиста. Он выполнит основную работу. От
вас потребуется две вещи: обеспечить доступ в дом и узнать код. Это всё.
Козловский помолчал, осмысливая сказанное. Остался не
удовлетворен. Опасно связываться с человеком, чьи побудительные мотивы
неизвестны.
– Скажите, отчего вы решили помочь русской
разведке? – спросил он, хоть и помнил, что дону задавать вопросов не
полагается. – Неужто из одного уважения к поэзии?
У могущественного человека раздраженно шевельнулась седая
бровь, но князь смотрел собеседнику прямо в глаза, и по выражению лица было
видно – не отступится.
Дон Трапано кивком дал понять, что уяснил скрытый смысл
вопроса: перед ним не просители, а представители великой державы, и
разговаривать с ними следует в открытую.
