В течение часа мы посетили другие «чудеса» города, в котором мы оба родились и выросли: динозавра из лилового стеклопластика, непонятным образом возведенного у центра «Волшебные ковры-самолеты и древности», появившегося до Барни лет за двадцать. Динозавр не менее шести раз был обезглавлен автомобилями, вышедшими из-под контроля. «Дер Вундер Винер», крошечный магазин на колесах в форме хот-дога, припаркованный напротив заброшенного Вулворта так давно, сколько мы себя помним, но у которого, кажется, никогда не было покупателей. И потом еще четвертое «чудо» — белый «фольксваген», посаженный на крышу магазина запчастей Оги. Я стала беспокоиться, как же дальше будут развиваться события. Особенно когда Маркус повернул направо от светофора как раз у развязки, ведущей к моему дому.
— Ты везешь меня домой?
— Не совсем.
Он проехал мимо моего дома (не включая фар) и затормозил, подъехав к детскому парку, в котором я бегала по ночам.
— А это — парк, не тронутый временем. Он — единственный, который не был диснейлизирован и покемонизирован. Он точно такой же, когда мы учились еще в начальной школе. Качели, лестница с перекладинами, карусель. Все, как было в детстве.
Этот парк был моим любимым местом. Мне понравилось, что он привез меня сюда. И захотелось раскрыть перед ним все свои секреты.
— Я бегала здесь по ночам, когда у меня была бессонница.
— Правда?
Я показала на дерево без листьев.
— Я летала на качелях, пытаясь достать ногами листву, — сказала я, чувствуя себя достаточно смелой, чтобы взглянуть Маркусу прямо в глаза. — Это просто игра, в которую я когда-то играла.
— Игра?
— Да, — ответила я, пытаясь подавить улыбку, но не смогла. — А сейчас я разговариваю с тобой.
Маркус засунул руки в передние карманы куртки. Мне стало казаться, что он чувствует себя очень неловко, словно ему хотелось с головой прыгнуть в свои брюки и исчезнуть там.
Затем, не сказав ни слова, он побежал к карусели. Я последовала за ним и села внутри большого (фасного круга посередине. Маркус прыгнул и сел, скрестив ноги, глядя на меня. Ветер слегка раскачивал карусель, но я чувствовала, что теряю контроль.
— Я дал мое первое новогоднее обещание, — сказал он.
— Правда? Я думала, что ты уже изжил все свои пороки.
— Почти все, — ответил он.
— А какой же остался? — спросила я, сидя на корточках. Мне очень хотелось узнать, что же он собирается делать в новом году. Боже, помоги мне, если сейчас он соберется дать обет безбрачия.
— Ну это имеет отношение к тебе.
Я хотела вымолвить: «Ко мне?», но слова застряли у меня в горле.
— Я пообещал, что перестану вводить тебя в заблуждение.
— Что?
Он приложил палец к моим губам, не давая мне произнести ни слова.
— Тебе никогда не надо было читать стихотворение «Осень», — сказал Маркус.
Наши колени соприкоснулись.
— Почему? — спросила я. — Мне нравятся твои стихи.
— Но это дает тебе неправильное представление, что я хочу от тебя.
Он собирался извиняться, что хотел заняться со мной сексом. Я просто знала это. Я узнала, когда смотрела шоу «Реальный мир», что для людей с разными зависимостями слова «Я прошу прощения» — это этап номер девять в программе для анонимных алкоголиков, состоящей из двенадцати этапов. Но Маркусу он не нужен.
— Тебе не нужно извиняться, — сказала я, наклоняясь к нему. Достаточно близко, чтобы он мог поцеловать мой лоб, щеки и губы.
— Нет, надо, — ответил он, отодвигаясь от меня. Он стучал пальцами по металлической карусели: тук-тук-тук. — Я написал это стихотворение, прежде чем по-настоящему тебя узнал. Я только думал, что знал тебя раньше. Или, может быть, я знал, но ты изменилась.
Сейчас я чувствовала себя сбитой с толку:
— Изменилась? Как?
Он смотрел в сторону, ногой отбивая миллион ударов в минуту.
— Ну, — сказал он, — когда я раньше слушал ваши с Хоуп разговоры…
Я встряхнулась, как будто невидимый кукловод дернул меня за ниточку, и стала внимательно его слушать.
— Ты подслушивал меня и Хоуп?
Он стал говорить, не делая пауз, и я с трудом следила за ходом его мысли:
— Мы были в комнате Хиза, одуревшие от наркотиков настолько, что не могли двигаться. Через стену я мог слышать каждое слово, когда ты жаловалась, что ненавидишь друзей, и этот город, и твой образ пай-девочки. Тут я подумал, вот здесь есть девушка, которой есть что предложить миру, если только найдется кто-то, кто поможет ей раскрыться. Почему бы мне не стать тем человеком и не провести своего рода эксперимент, чтобы позабавиться и посмотреть, как далеко я смогу завести тебя. Но когда я попросил тебя помочь мне сдать анализ, я никогда не думал, что ты это сделаешь. Ты проглотила эту наживку, и я написал это стихотворение, чтобы проверить, смогу ли я склонить тебя к сексу, просто чтобы убедиться, что смогу, но это было до того, как я тебя узнал по-настоящему…
Вот дерьмо!
Я не могла поверить тому, что услышала. Все было нереальным. От нашего взаимного неверия в технический прогресс до Барри Манилоу, включая наше отношение к Рождеству, — все то, из-за чего, я полагала, между нами возник взаимный интерес, на самом деле не было предопределено ни судьбой, ни невидимой связью, ни даже простым совпадением. Все было рассчитано и организовано. Он знал, что сказать мне, потому что слышал все это раньше, когда я рассказывала Хоуп.
Все, что происходило между мной и Маркусом, не было реальным.
Я вскочила, пытаясь убежать, но недостаточно быстро. Боже мой, как жаль, что я тогда упала и сломала ногу и теперь не могу удрать от него.
— Джессика, послушай меня хотя бы минуту, — закричал он, хватая меня за руку.
— Зачем? — кричала я в ответ, пытаясь вырваться. — Все это было спланировано заранее: от начала до конца! Ты не лучше, чем Хай!
— Ну хватит, Дарлиин.
— Не зови меня так. Я устала быть предметом насмешек, устала от розыгрышей.
— Знаю, — сказал он, крепче хватая меня за руку. — Вот это я и хотел сказать тебе. Я не хочу, чтобы наши отношения были игрой.
Я словно превратилась в глыбу льда.
— Джессика, разве ты не видишь? — Он коснулся моего подбородка.
— Вижу что? — спросила я, чувствуя, что начинаю оттаивать от его тепла.
— Ты — единственная, кто смог изменить мою жизнь.
НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Зачем Маркус сказал эти слова? Зачем? ЗАЧЕМ? Ни одна из девчонок, с которыми он встречался, не хотела стать еще одним пончиком. Они — мы — все хотели стать той единственной, которая изменила бы его жизнь. Той, заставившей забыть всех других девчонок, которые были у него раньше. Он говорил мне в точности те слова, которые я хотела от него услышать, но не потому, что он действительно имел это в виду, а потому что знал, что я хотела услышать. В наших с Маркусом разговорах меня привлекала их таинственность и связь на уровне подсознания. Говоря же эти «нужные» слова, он разрушил все. Все.
