— Я не собираюсь рассказывать твоему отцу об этом. Это только расстроит его, — проговорила она, прибавляя скорость на шоссе. — То, чего я не могу понять в первую очередь, так это о чем тебе приходится волноваться. И почему ты не хочешь, чтобы мы волновались вместе с тобой.
Мне нравится, что она все сказанное обратила против них с отцом, а не против меня. Вот когда я задумалась и стала прислушиваться к шуму, издаваемому шинами. Глядя на разделительную полосу, я укрепилась в своем мнении и решении держать отныне и навсегда язык за зубами.
Шестое мая
Хоуп!
Наблюдение за циклом 2000 продолжается. Конечно, мои волнения по поводу аменореи достигли своего пика, с тех пор как мне не был поставлен диагноз.
Поэтому это вовсе никакое ни совпадение, что мое терпение по отношению к Безмозглой команде лопнуло. Я опущу их рассказ о той мучительной для меня поездке за покупками, о которой тебе уже рассказывала. Достаточно сказать, что кредитная карточка мистера Д’Абруцци почти закончилась. Эти четверо всю неделю щеголяют в новой одежде и гриме. Поездка была предпринята для того, чтобы купить себе новых друзей. Все это было сделано из самых лучших побуждений. А может быть, из самых худших.
И теперь Хай у них главная. Она знала, что Вэлли Д. заплатил бы за все, если бы Сара сказала ему, что она плакала все время, потому что она единственная, кто лишен радости подготовки к предстоящему балу. Никто даже не заметил или просто не проявлял беспокойства, что я тоже не иду на бал. Они совершенно упустили из виду, что я оказалась за бортом их веселья по поводу предстоящего бала и подготовки к нему и что настоящая причина, по которой плачет Сара, — это то, что она оказалась брошенной. Хай, проявляя солидарность, перекрестила парня, лишившего Сару девственности: «Этот чертов брат-земляк».
Хай теперь шутит с ними, отпуская шуточки в своем вкусе. Как я говорила много раз, она не лучший материал, из которого можно слепить мне подругу. Но мне прикольно, что она также и не лучший материал, из которого можно слепить подругу для Безмозглой команды. Хай так часто меняет свое «я», как красит пряди своих волос (сейчас они фиолетовые). Может быть, она никогда не была той, за кого я ее принимала.
Да и Скотти тоже со мной не разговаривает. Прибавь к этому всего три минуты сна ночью и то, что истерия по поводу цикла на самом пике, и ты поймешь, почему я не совсем в своем уме и вовсе не готова сегодня днем бежать на квалификационных предварительных соревнованиях перед чемпионатом штата. Надеюсь, что у меня это пройдет перед нашим следующим разговором.
Шизофренически настроенная, твоя Дж.
Май
Четырнадцатое мая
Вот как я провела субботу, вместо того чтобы бежать на соревнованиях штата по легкой атлетике или участвовать весь день в подготовке к балу.
Я проснулась в тринадцать часов сорок пять минут. Единственная причина, почему я открыла глаза, так это то, что мама ворвалась ко мне в спальню, раздвинула шторы и закричала: «Без четверти два — пора бы уже давно проснуться!» Потом она выскочила из комнаты, оставляя за собой аромат духов. Мой язык спросонья не поворачивался, словно приклеился к нёбу, поэтому я не могла упрекнуть ее за то, что она нарушила мой сон. К несчастью, я даже не могла притвориться, что она — ужасное привидение, так резво ворвавшееся ко мне в комнату. Раз уж я проснулась, так проснулась.
Я встала с кровати и вытянула в окно. Солнце светило, и было градусов двадцать пять — идеальная погода для фотографий на балу. И для соревнований. Я надела удлиненные шорты и тоненькую рубашку без рукавов, закрутила два несимметричных хвостика на голове. Затем я схватила маленькое зеркало и посмотрела, как выгляжу со спины в полный рост в большом зеркале, висевшем на двери в ванной.
На все это у меня ушло сорок пять минут.
— Джессика Дарлинг! Ты уже встала?
Я спустилась на кухню.
— Как это приятно, что ты к нам присоединилась наконец-то, — сказала мама, разбирая открытки, которые сегодня принес почтальон, от тех, кто принял приглашение прийти на свадьбу, и от тех, кто отказался, выразив сожаление.
Мой отец, все еще сердившийся на то, что я продула квалификационные соревнования на прошлой неделе, просто ворчал и притворялся, что читает компьютерный журнал. Я пробормотала что-то вроде «Доброе утро», наливая огромную чашку шоколада.
— Может быть, если бы ты получше ела, то не была бы такой уставшей все время, — заметил отец, скосив глаза на чашку.
— Какой ты проницательный, папа, — сказала я. Я знала, что это спровоцирует его. Мне хотелось спровоцировать его. За последние 168 часов он либо ворчал на меня, либо игнорировал. И мне это все надоело.
— Что это все означает?
— Ты, очевидно, хочешь поговорить о моих соревнованиях? — спросила я.
— Вовсе это были не соревнования. То, что ты называешь бегом, имеет к нему самое отдаленное отношение. Весь год я ничего подобного не видел. — Слова полились из него, словно все утро он специально ждал, когда я проснусь. — Ты побеждала трех из этих девочек во время соревнований в этом году. Как ты могла им проиграть? Я никогда бы не подумал, что ты не пройдешь квалификационный отбор.
— У меня был плохой день.
— Это все, что ты можешь сказать? — спросил папа. — У тебя был плохой день?
Мама в конце концов оторвалась от открыток:
— Дорогой, полегче с ней. У нее был плохой день.
— Вспоминая прошлое, когда я играл в баскетбол, я не знал, что такое плохой день, Хелен. Я работал через боль. Работал как вол. — Папа сел на своего любимого конька. — Я не был бы так расстроен, если бы она проиграла по-настоящему сильному сопернику. Не знаю, что с ней не так. Знаю, она девочка, но она должна быть строже к себе.
И вот когда меня прорвало.
— ПЕРЕСТАНЬТЕ ГОВОРИТЬ ОБО МНЕ, СЛОВНО МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ! КАК ВЫ МНЕ ОБА НАДОЕЛИ! ИДИТЕ ВЫ К ЧЕРТУ! НЕУЖЕЛИ ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ПОКОЕ?!
Я выскочила через заднюю дверь, прежде чем они смогли мне что-то ответить. Я поболталась на игровой площадке в полукилометре от дома, надеясь, что там играют какие-нибудь маленькие разбойники и выделывают какие-нибудь крутые детские штуки. Но хотя день был чудесный, там никого, кроме меня, не оказалось.
Когда я вернулась домой через несколько часов, мои родители были вне себя от гнева. Они мирились с моими вспышками плохого настроения в прошлом, потому что знали, что я была расстроена насчет Хоуп. Но больше они не могли терпеть мой язык. Они на две недели запретили мне пользоваться телефоном и компьютером, что, конечно, было очень обидно и больно, так как беседы с Хоуп помогали мне избежать чувства утраты. И я сказала им об этом. Но, будучи несправедливыми тиранами от природы, они добавили мне еще неделю наказания. Мне не хотелось дальше ругаться с родителями, поэтому я проворчала, что все поняла, и поднялась в спальню.
