После вечного ожидания меня в конце концов вызвали в смотровую.
— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? — спросила мама.
— Не надо.
Сначала меня измерили (1 м 62 см) и взвесили (51 кг в одежде). Затем я надела халат, и мне измерили давление и температуру. Медсестра взяла анализ крови. Я сдала мочу.
Потом я ждала еще двадцать пять мучительных минут.
Доктор Хейден в конце концов с шумом вошел в комнату и сразу перешел к делу.
— Итак, Джессика, в чем проблема?
— Ну давайте начнем с той, что привела меня сюда. У меня нет менструаций пять месяцев.
— Понятно, Джессика. Я собираюсь задать тебе несколько щекотливых вопросов, на которые мне надо получить ответы. Ты можешь быть уверена, что я не скажу твоей маме.
— Я не занимаюсь сексом, если это то, что вы хотите узнать.
— Понятно, мне надо уточнить еще одну вещь.
Он взглянул на таблицу с моим ростом и весом.
— Ты очень худая. Тебе известны три болезни, подстерегающие женщин-спортсменок.
Боже мой! Мой собственный доктор думает, что я страдаю анорексией.
— Возможно, ты не ешь, слишком много занимаешься спортом и это способствует отсутствию у тебя менструального цикла…
— Аменорея, — закончила я его слова.
— Аменорея, — повторил врач, удивленный тем, что мне знаком этот медицинский термин, — которая с течением времени ведет к третьей проблеме…
— Остеопорозу.
— Верно!
То, с каким энтузиазмом мой врач это подтвердил, напомнило мне одновременно моего школьного психолога-консультанта, Бренди, и Регис, в раунде за тридцать две тысячи долларов в игре: «Кто хочет стать миллионером».
— Итак, тебе это известно.
— Да, я знакома с этим. Не только потому, что у меня было несколько месяцев подумать об этом, но мой тренер предупреждал нас всех об этом миллион раз. Но я знаю, что проблема не в этом, потому что я ем больше, чем любая другая девушка из тех, кого я знаю.
— Понятно.
— И меня также не рвет после еды, и это же я могу сказать о девочках, которые сидят со мной за одним обеденным столом. Только они не едят, а просто сидят и преклоняются перед моделями-анорексичками в журналах.
— Понятно.
— Я ненавижу их.
— Кого? Моделей в журналах?
— Нет, — сказала я, поглядывая на пластырь, который только что приклеила медсестра мне на локоть. — Моих друзей.
Пока я сидела там с голой задницей, видневшейся из-под бумажного халата, я рассказала ему, что перестала спать с тех пор, как уехала Хоуп. Затем я выложила ему все о Хай и о Безмозглой команде, в спешке уехавших в Нью-Йорк. Затем поведала о том, что мой папа одержим моей карьерой бегуньи, и о том давлении, которое он на меня оказывает, чтобы я выигрывала каждый забег. Упомянула я и об «Агонии Поражения Джебуки Дарлинг, часть первая». Затем рассказала о навязчивой идеи своей матери — предстоящей свадьбе сестры. Моя исповедь становилась все более личной, поскольку я дошла до того момента, когда пригласила Скотти на свадьбу и как Келси вешается на него. В завершение всего я рассказала ему о том, что у меня нет бойфренда, вероятно, из-за того, что мои мысли заняты парнем, который даже не подозревает о моем существовании.
Но по какой-то причине я остановилась как раз на том месте, когда хотела рассказать ему о Маркусе Флюти. Полагаю, мне показалось, что на этот раз информации достаточно. Я уже знала, что это от необходимости с кем-либо поделиться, от отчаяния и безумия мне пришло в голову выболтать все свои секреты врачу. Но он первый взрослый, который выслушал меня как взрослую. В отличие от моих родителей, он не пытался превратить все в банальность и с помощью разговоров убедить меня, что все не так на самом деле. Он просто молча сидел и позволил мне высказаться. Это я очень оценила. Все это было так странно.
Потом доктор Хейден вызвал мою маму в кабинет, чтобы они могли поговорить с глазу на глаз о моих проблемах. Какая досада. Но я знала, что он не будет вдаваться в подробности из-за существующего закона о конфиденциальности информации между врачом и пациентом. Через пять минут мама вышла из кабинета с натянутой улыбкой.
— Пойдем, — сказала она стиснув зубы.
— Пока, Джессика, — сказал доктор Хейден. — Хорошего тебе спортивного сезона. Я буду искать твое имя на спортивных страницах.
Я попрощалась. Затем спросила маму, что он обо мне сказал.
— Ничего, — ответила она.
— Разве это законно обсуждать мои медицинские проблемы без моего участия? У меня разве нет права все знать?
Мама вздохнула:
— Нет, пока тебе не исполнится восемнадцать лет.
— Итак, ты не собираешься рассказать, что со мной не так, пока не исполнится восемнадцать?
Должна сказать, что я предвидела это. Вот мое мнение непрофессионала: нарушение цикла вызвал у меня нервный стресс, но мне бы хотелось услышать подтверждение от специалистов.
— Доктор Хейден считает, что тебе принесут пользу мультивитамины.
Какое разочарование. Я думала, он и правда меня слушал. Да меня тошнит от взрослых.
— Он считает, что я должна тебя отвести к психологу.
Аллилуйя! Итак, мы хотя бы к чему-то пришли.
— Он считает, что я на грани шизофрении?
— Нет, — сказала она. — Он говорит, что ты слишком много волнуешься. Пристегни ремень.
— Я слишком много волнуюсь? Но я всегда слишком много волновалась, — возразила я. — Это что, самый лучший диагноз, который мы смогли узнать за сто долларов?
— Он говорит, что стресс отвечает за твое здоровье. Вот почему ты не спишь, и, вероятно, поэтому у тебя нет менструации. Пристегни ремень.
— Я с радостью проживу и без них.
— Пристегни ремень.
Я пристегнула.
Доктор Хейден дал ей фамилию хорошего подросткового психолога. Если бы я была психом от природы, то уже давно ударила бы своего тренера. Я сказала ей, что ничто не заставит меня пойти к психологу, тем более для того чтобы он меня успокоил.
— А ты хочешь мне что-нибудь рассказать? — спросила она искренне.
Хочу ли я рассказать ей о чем-нибудь? Конечно. Миллион раз я хотела рассказать ей обо всем. Но если бы я могла поговорить с ней, зачем мне было бы изливать душу перед доктором Хейденом. Ведь так? Но только из-за того, что маме захотелось доверительных отношений между матерью и дочерью, она не может стать в одночасье моей лучшей подругой, просто забыв о большом дне на пару секунд, которых ей хватило, чтобы задать вопрос. Я не доставлю такого удовольствия.
— Нет.
Она вздыхала минут десять.
