Кажется, мне надо прояснить, кто она и что собой представляет. Мэнду можно назвать лишь привлекательной. Полные губы и густые ресницы — единственно красивые черты ее довольно простого лица. Но все остальное в себе она сделала сама. Она надувает губки и вся трепещет, не говоря уже о том, что начинает раздувать свои крупные ноздри, — и тот, кого она хочет, у нее в кармане. Если бы она хотела, она залезла бы в штаны к Полу Парлипиано к концу дня. Да, о такой силе можно только мечтать.
Она встречается с Берни лишь неделю, и маловероятно, что их встречи продлятся до марта. (Хотя у них есть кое-что общее: он всегда пытается сбросить вес, ограничивая себя в еде.) Поэтому меня так вывели из себя ее жалобы на его равнодушие к этому празднику, посвященному всем сгорающим от любви.
Однако еще хуже было слышать, как Хай без устали повторяла, что они с Флаем не отмечают День святого Валентина, потому что более важно показывать любовь друг к другу каждый день, а не получать все эти дурацкие слезливо-сентиментальные подарки на 14 февраля.
— Глубокая философия, — заметила Мэнда.
Бриджит согласилась с ней.
Сара отмечает праздник, произнося в четыре раза чаще: «Боже мой! Я такая толстая, что у меня никогда не будет бойфренда!», и при этом вздыхает над диетической колой.
О господи! Я ненавижу День святого Валентина. Эта ненависть уходит корнями в традицию, принятую в начальной школе, — собирать все валентинки в одну большую картонную коробку, для того чтобы потом учитель, вызывая нас по очереди, вручил бы их каждому перед всем классом. Это было чудесно и здорово. Я обожала этот праздник в первом и во втором классе, когда День святого Валентина предоставлял всем равные возможности: каждый писал для всех остальных по валентинке. Но такое признание в любви всем и каждому превращалось в бессмыслицу, поскольку мы не выражали своих подлинных чувств.
Но к третьему классу какая-та безмозглая дура, руководившая Пайнвилльской начальной школой, вдруг осознала, что из Дня святого Валентина можно сделать садистское соревнование. Надин Ладье заявила, что она собирается раздавать валентинки мальчикам. Причем не всем мальчикам, а лишь тем, кого она считала достаточно классными или клевыми, чтобы принадлежать к элите в нашей начальной школе. Все девочки согласились с ней, включая меня глупую. Затем она заставила мальчиков дать обещание, что и они подарят валентинки только тем девочкам, которых они считают умными и клевыми.
Я подарила валентинку Лену Леви. Это потому, что он пользовался большой популярностью, и она продолжалась до тех пор, пока его лицо не стало фиолетовым из-за прыщей.
Мне же пришлось идти домой с пустыми руками и разбитым сердцем.
Ситуация ухудшалась тем больше, чем старше мы становились. Не было другого такого дня, когда мир испытывал восторг, напоминая тем из нас, кто не входил в число счастливчиков, что регулярно каждый год мы будем подвергаться унижениям со стороны важных персон, которые покажут нам, какие мы жалкие и не нужные никому людишки.
Я думала, Скотти мог бы подарить мне какой-нибудь ироничный подарок в этот день, типа тех безвкусных сладостей, на которых написано «Хочешь погорячее» или «Сладкие губки». Он мог бы подарить мне их просто как друг, для смеха. Но в глубине души я бы знала, что предпринятые им усилия вовсе не напрасны и этот подарок вовсе не шутка. Но он этого не сделал. И я не могу его винить. Особенно после моей сдержанной реакции на розу, подаренную мне на день рождения. Не говоря уже о том, что большинство парней не подарили своим девушкам тех подарков, которых последние желали бы получить в День святого Валентина. А Скотти вообще не мой парень.
Единственный человек, который проявил ко мне романтический интерес, — худенький негритенок, сидящий передо мной на уроках французского. Даже я вешу больше его — он борец в группе наилегчайшего веса — ниже пятидесяти килограммов. В течение нескольких последних недель он одаривал меня своими глупыми ухмылками, сопровождавшимися закатыванием глаз, и, специально оказываясь во время перемен рядом со мной, говорил мне по-французски: «Добрый день, мой друг». Сегодня он спросил меня миллион раз, есть ли у меня валентинка. Я сделала вывод: он настоящий Пепе ле Пю (скунс с вечно разбитым сердцем из мультфильма). Видимо, он запал на меня. Для меня это катастрофа. Не знаю, как такое возможно: он из тех восьмиклассников, которые выглядят как дети. Вряд ли у него что-то работает. (Хотя мне ли говорить об этом с моим без вести пропавшим менструальным циклом.)
Конечно, я стонала и выла из-за своего невезения. Почему этот коротышка выбрал меня в качестве объекта обожания? Единственное, что он обо мне знал, — это то, что я рассказывала о себе на занятиях французским языком для «айкьюшников» и продвинутых:
— Je m’appelle Jessica. J’ai seize ans. J’aime cou-rir. — Вот, что я получаю из-за своего желания изучать второй иностранный язык, посещая факультатив вместе с восьмиклассниками.
К окончанию восьмого урока я пребывала в депрессии по поводу своей неудавшейся личной жизни больше, чем обычно. Решив взбодриться, я стала наблюдать за Полом Парлипиано, выходившим с урока физики. Глядя на него, я думала, как он красив в рубашке в клетку цвета хаки, застегнутой на пуговицы снизу доверху. Он улыбался — мне стало интересно, что так развеселило его. Я увидела, что обложка его учебника вся исписана, и мне захотелось прочитать записи. Я воображала, как намотаю его светлый локон на палец. В тот момент больше всего на свете — больше, чем мира во всем мире, средства лечения от рака и даже того, чтобы Хоуп вернулась обратно в Пайнвилль, — мне хотелось, чтобы Пол Парлипиано улыбнулся мне и сказал: «Привет, Джессика. Как дела?»
Вдруг меня осенило: я для Пола Парлипиано тоже Пепе ле Пю (скунс с вечно разбитым сердцем).
Вот оно прозрение — пришло в День святого Валентина.
Двадцать пятое февраля
Я вполне уверена, что схожу с ума.
Сегодня забыла код замка от шкафчика в раздевалке. Это не показалось бы таким странным, если бы я только что вернулась с выходных. Но сегодня пятница. На этой неделе я раз двадцать открывала шкафчик без проблем. Однако сегодня утром, подойдя к нему перед утренней перекличкой, я не помнила, ни какие цифры надо набрать, ни куда надо поворачивать ручку: налево или направо. В голове никаких мыслей. Повертела ручкой в надежде, что подсознание сработает и подскажет мне нужную комбинацию цифр. Не сработало. Ожесточенно подергала замок в надежде, что он неожиданно откроется. Не открылся. Я запаниковала, потому что прозвенел первый звонок, но я так и не приблизилась к заветной цели. И не было никаких признаков, что я открою замок. Стоя красная как рак, я чувствовала, как капли пота падают на грудь и стекают вниз. В отчаянии я стала набирать случайные комбинации цифр, которые, как мне казалось, помогут открыть шкаф: налево 38, направо 13, налево 9… налево 42, направо 23, налево 2… Я прекратила только тогда, когда в раздевалку заглянул мистер Риккардо и спросил:
— Ну, мисс Дарлинг, вы собираетесь сегодня присоединиться к остальным опоздавшим и прогульщикам?
