Первое января
Хоуп!
Полагаю, твой отъезд — это не первый признак апокалипсиса. Я здесь — жива. Ты — там, с тобой тоже все в порядке. К счастью, я была слишком занята, купаясь в лучах славы и льстивых комплиментах взрослых, чтобы по крайней мере быть в подавленном настроении из-за твоего отъезда.
Шучу. Со мной было что-то в этом роде.
Правда жизни в том, что я стала знаменитостью в средней школе городка Пайнвилль через восемнадцать часов после нашего прощания. Все стараются уделить мне больше внимания. Конечно, мне не хватает силы духа кинозвезды — обладателя Оскара. Тогда бы я тотчас же была принята в высший свет и Поль Парлипиано боготворил и обожал бы меня. Нет, моя известность гораздо ниже рангом, сравним ее со славой актрисы, оставившей свой след в искусстве, снявшись в фильме «Папа, можно я потанцую с Дейнджером?».
Вот настоящая причина, почему я пишу это письмо. Хочу, чтобы оно дошло до твоего нового дома прежде, чем ты туда доберешься. Полагаю, тебе приятно будет получить что-нибудь получше объятий твоей бабушки, приветствующей тебя на пороге нового родного дома. Плюс нет лучшего способа возвестить колокольным звоном о наступлении Нового года, чем заявить о своем праве и первой попытаться написать Свободное-от-укоров-совести-для-нарушивших-его Руководство для нашего дальнейшего общения:
1) письмо простой почтой раз в месяц;
2) один телефонный звонок раз в месяц;
3) письмо по электронной почте раз в день.
Помни: ТОЛЬКО ЕСЛИ ТЫ ЗАХОЧЕШЬ.
Если хоть раз мы напишем друг другу не по зову сердца, а просто потому, что это надо, то тогда нет смысла общаться вовсе. Уже скучаю по тебе.
Твоя полузнаменитая, Дж.
Январь
Второе января
Сегодня вечером сижу и думаю о мозаике, подаренной мне Хоуп в тот вечер, когда она уехала из Пайнвилля. Предполагалось, что я не открою подарка до своего дня рождения, но я не удержалась. Разорвав оберточную бумагу, я в конце концов нашла объяснение тем загадочным кускам из разрезанных журналов, упавшим на ковер. В течение долгих месяцев Хоуп вырывала картинки школьных автобусов и тыкв, чтобы точно воспроизвести цвет своих локонов, фантики от батончиков «Херши» и бутылок с пивом, чтобы цвет соответствовал моим волосам.
Я повесила мозаику рядом со своей кроватью. Смотрю на нее и думаю, как она умудрилась приклеить эти крошечные кусочки бумаги, чтобы из них получилась наша любимая фотография: мы с Хоуп в четыре часа утра — уже проснувшиеся и улыбающиеся, ждущие возможности ускользнуть из дома, чтобы встретить восход солнца.
Я помню ту ночевку в доме Хоуп два с половиной года назад отчетливее, чем то, чем занималась сегодня днем.
Мы смотрели видео с записью репетиции ее танца «Маленькая мисс Суперзвезда». У нее была лучшая координация среди дюжины четырехлетних детишек, одетых в желтые сарафанчики, скользящих по полу под попурри из песен «Бич Бойз». (Рецензия Хоуп: Привет, Джон Бенет Рамзей)
Мы пытались обойти друг друга, играя в игру «Что вы предпочитаете?» Не есть ничего, кроме рыбных палочек, ИЛИ носить одежду панков всю жизнь? Французский поцелуй со своей собакой Дальфом ИЛИ секс с прыщавым парнем из фастфуда? Навсегда избавиться от прыщей ИЛИ подложить что-нибудь в бюстгальтер?
Просматривая старый дневник с фотографиями, когда мы еще учились в восьмом классе, нам пришло в голову, что если бы в классе меня избрали Мисс Умницей, а ее Мисс Лучшая художница, то это гарантировало бы нам ненависть всех и каждого в средней школе. Мы думали, что умница — это та, которая по-настоящему что-то сделала в жизни, хотя и не закончила седьмой класс на одни пятерки, а настоящая художница — это человек, который хоть что-то изменил в этом мире, а не только практиковался, рисуя картинки и подписывая их с ошибками на заборах. Потом мы буквально катались по полу, давясь от смеха, давая прозвища нашим одноклассникам и говоря о них то, что они на самом деле заслуживают…
Скотти Гпейзер: Мистер Атлет до самой старости останется незрелым подростком.
Бриджит Милхокович: Мисс Красавица скоро станет миссис «Я лучше всех устроилась в этой жизни».
Мэнда Пауэр: Мисс Флирт, вероятно, закончит жизнь с каким-нибудь лысым стариком.
Сара Д’Абруцци: Мисс Болтушка — будущий двойной агент, который продаст родину за операцию по липосакции.
Миссис Вивер испекла пончики с лимонным соком и сахарной пудрой на завтрак. Брат Хоуп, Хиз, которому в то время было шестнадцать лет, втягивал носом сахарную пудру и пародировал некоторых сумасшедших комиков семидесятых, одурманенных кокаином. Я так смеялась, что у меня заболел живот. Но позднее, когда Хоуп объяснила мне, почему они с матерью не смеялись, глядя на его выходки, мне стало плохо. А когда Хиз умер от передозировки героина шесть месяцев назад, мне стало еще хуже.
Мой брат мог бы быть одноклассником Хиза. Мы с Хоуп часто говорили об этом странном совпадении. Хотя я никогда не знала своего брата. Мэтью Майкл Дарлинг умер, когда ему было две недели от роду. Синдром внезапной младенческой смерти. Никто в моей семье не говорит о нем. Никогда.
Мистер и миссис Вивер принесли бесчисленное количество извинений по поводу их переезда в маленький провинциальный городок, откуда они были родом (Веллгуд, штат Теннесси, население шесть тысяч триста сорок пять человек, а учитывая их — шесть тысяч триста сорок восемь). Они должны увезти Хоуп, чтобы она вовремя приступила к занятиям, и поселиться вместе с ее бабушкой, чтобы иметь возможность оплачивать колледж. Но мы с Хоуп знали правду — даже если не произносили этого вслух. Виверы хотели увезти Хоуп из Пайнвилля (штат Нью-Джерси, с населением тридцать тысяч человек, плюс минус три человека), чтобы она не закончила жизнь, как ее брат, в восемнадцать лет.
Сейчас нам с Хоуп приходится расплачиваться за его ошибки. Это несправедливо. Знаю, что это звучит немного эгоистично, но разве не могли они отложить отъезд до моего дня рождения?
Я сказала родителям, чтобы они и не думали устраивать мне праздник. Мои милые шестнадцать. Сама мысль о торте-мороженом и розовой гофрированной бумаге вызывала у меня тошноту. Также мне в голову не приходило, кого включить в список гостей, так как я ненавидела всех своих друзей. Знаю, родители считают меня смешной. Но если единственный человек, которого мне хотелось бы видеть, не может быть со мной, то лучше я останусь дома. И буду тосковать. Или спать.
Кроме того, я никогда не была ни покладистой, ни красивой. Может быть, и была, но определенно не после трех лет. Когда мои белокурые волосы потемнели — мое отношение ко всему тоже стало меняться. (Вот почему мой папа прозвал меня Джебука, сокращенно от Джессика — бука.) Если кто-то пытался заговорить со мной, я вопила: «СКУ-КА» — и убегала прочь. Возможно, я набралась этого от своей сестры, которой в то время было четырнадцать, и она часами сидела перед зеркалом, закатывая глаза и практикуя свои притворные взгляды, всем своим видом выражая тоску. Конечно, разница между мной и Бетани состояла в том, что мне никогда не надо было практиковаться в этом.
