Внезапно им овладело какое-то странное предчувствие.
Повинуясь ему, он импульсивно сжал рукоятку молотка и бросился в библиотеку,
чтобы еще раз взглянуть в окно. Этот молоток некогда принадлежал его отцу. Еще
мальчишкой Майкл забрал его вместе с прочими отцовскими инструментами в
Сан-Франциско. И теперь, когда он оказался в богатой обстановке Мэйфейров, где
каждую вещь нужно было ставить на учет, ему особенно было приятно иметь то, что
досталось в наследство от отца. Он занес молоток над головой, представляя себе,
с каким бы удовольствием проломил им череп проклятому взломщику. И вздумалось
же какому-то ублюдку ломиться к ним в дом ни раньше ни позже, а именно тогда,
когда на семью и так навалилась куча бед.
Или…
Нащупав выключатель в ближайшем углу комнаты, Майкл зажег
свет и начал разглядывать маленький патефон. Тот был по-прежнему весь в пыли. А
значит, к нему никто не прикасался. На мгновение он замешкался, не зная, стоит
ли ему самому это делать. Но потом все же рискнул и, встав на колени,
дотронулся пальцами до вертящегося круга. Пластинки «Травиаты» хранились в
толстом выцветшем альбоме. Рядом с ним лежала ручка для завода патефона,
которая выглядела такой старой, что, казалось, вот-вот могла развалиться.
Любопытно, как удалось дважды проиграть на нем вальс, если патефон стоял на
прежнем месте и был равномерно покрыт пылью?
Вдруг Майкл услышал какой-то подозрительный звук,
напоминавший треск половиц, как будто кто-то ходил по дому. Хорошо, если это
была Эухения. А если нет?
— Проклятый сукин сын, — тихо выругался
Майкл. — Какого черта тебя сюда принесло?
Он начал обыскивать дом. Сначала обошел весь первый этаж, ко
всему прислушиваясь и приглядываясь, а также изучая сигнализационные лампочки,
которые могли ему сообщить, если бы кто-то ходил по дому, кроме него. Затем он
поднялся наверх и так же тщательно обследовал второй этаж, проверив все до
единой комнаты и даже подсобные помещения. Не пропустил он даже спальню своей
жены, где по-прежнему стояла заправленная кровать и красовались желтые розы на
каминной полке.
Казалось, все было в порядке, однако Эухении в доме не было.
Из служебного выхода виднелся находившийся неподалеку домик для гостей. Он был
залит таким ярким светом, что можно было подумать, будто там проводили вечеринку.
Майкл догадался, что эту иллюминацию устроила Эухения, которая любила зажигать
все лампы. Они с Генри дежурили в домике посменно, и, очевидно, сегодня был ее
черед ночевать в нем одной. Странно было другое: в кухне играло радио, а
телевизор был переключен на сериал «Она написала „Убийство“».
Мрачные кроны деревьев качались на ветру, а все остальное —
лужайка, бассейн, флаги — пребывало в покое. Колыхались лишь только деревья,
вызывая обманчивое мерцание огней в домике для гостей.
Майклу оставалось проверить третий этаж. Исследовать все до
мельчайшей трещинки и щелочки.
На третьем этаже было темно и тихо. Маленькая лестничная
площадка была пуста. В окно просачивался свет уличных фонарей. Через открытую
дверь кладовой виднелись пустые белые полки, которые словно ожидали, когда на
них что-нибудь положат. Он открыл дверь комнаты, некогда принадлежавшей
Джулиену, а теперь служившей Майклу рабочим кабинетом.
Ему сразу бросились в глаза два окна, которые располагались
напротив друг друга. Рядом с тем, которое находилось справа, лежа на своей
узкой кровати, испустил последний вздох Джулиен. Из другого выпала и разбилась
насмерть Анта. Эти два окна были… словно два недремлющих ока.
Теней здесь никаких не было. Мягкий вечерний свет струился
на голый дощатый пол и на чертежный стол.
Но что за диво? Никаких голых досок не было видно. Напротив,
пол устилал довольно потертый ковер, а на месте чертежного стола стояла та
самая узкая латунная кровать, которую давным-давно отсюда вынесли.
Майкл потянулся к выключателю.
— Пожалуйста, не включайте свет, — услышал он
чей-то старый и тихий голос, говорящий с французским акцентом.
— Кто вы такой, черт побери?
— Джулиен, — ответил ему шепот. — Клянусь
всем святым, что я не ломился в библиотеку! Прошу вас, проходите. Давайте-ка,
пока у нас есть время, немного потолкуем.
Майкл закрыл за собой дверь, еще крепче сжимая в руке
молоток. Ему в лицо ударил жар, и он весь покрылся испариной. Однако он не
сомневался в том, что это был голос Джулиена, потому что уже слышал его раньше,
когда, находясь в море, пребывал в другой реальности. Помнится, этот голос
говорил с ним тихо и быстро, рисуя перед ним разные варианты и утверждая, что
Майкл имеет право от всего отказаться.
Ему показалось, что вот-вот поднимется пелена и перед ним
вновь распахнет свои воды Тихий океан, пытаясь завлечь его в свою пучину. Он
увидит себя, тонущего в тяжелых волнах, и вспомнит все. Но ничего подобного не
случилось. Однако произошло нечто более ошеломляющее, взволновавшее его так,
что он едва не потерял дар речи. Во мраке комнаты обрисовалась темная фигура, в
которой угадывался опиравшийся на каминную полку пожилой мужчина с длинными
тонкими ногами и светлыми волосами.
— Eh bien
[30]
, Майкл, как я устал! Как
мне тяжело!
— Джулиен! Неужели они сожгли книгу? Историю твоей
жизни?
— Oui, mon fils
[31]
, — ответил
он. — Это сделала моя любимая Мэри-Бет. Она сожгла все до последней
страницы. Весь мой труд, — проговорил он тихим и печальным голосом. —
Подойди ко мне ближе. Вон там стоит мое кресло. Возьми его. И выслушай меня,
пожалуйста.
Слегка растерявшись среди множества незнакомых ему пыльных
предметов, Майкл наконец отыскал кожаное кресло, которое, он знал, существовало
в известном ему мире. Подстрекаемый любопытством, он не мог не прикоснуться к
кровати. На удивление, она оказалась вполне осязаемой. Он даже услышал скрип
пружин! Шелковое стеганое одеяло тоже зашуршало у него под рукой как настоящее.
Это еще больше повергло его в изумление.
На каминной полке стояли два серебряных подсвечника.
Внезапно призрачная фигура повернулась и, чиркнув спичкой, зажгла фитили. Майкл
обратил внимание на то, что плечи у ночного гостя были неширокими, но
безукоризненно прямыми. Он выглядел высоким и величественным, как будто был
лишен всякого возраста.
Когда он вновь повернулся к Майклу лицом, позади призрака
разливались мягкие отсветы свечей. Несомненно, это был Джулиен. У кого еще
могли быть такие доброжелательно открытые голубые глаза и приветливое лицо?!
— Да, мой мальчик, — произнес он. — Смотри на
меня и слушай! Настала пора начинать тебе действовать. Но позволь прежде тебе
кое-что сказать. Слышишь? Мой голос вновь обретает силу.
