— Поговори со мной, Юрий, — снова попросил его
Эндрю. — Придумай какую-нибудь историю. Или, если хочешь, расскажи мне о
ней. Расскажи о своей матери. Я вижу ее. Вижу ее прекрасные черные волосы.
Доктор не смог бы ей помочь, Юрий. И она это знала. Поговори со мной,
пожалуйста.
По телу Юрия пробежали мурашки. Внимательно взглянув Эндрю в
глаза, он понял, что тот читает его мысли. Мать как-то раз говорила Юрию, что
этой способностью обладают цыгане. Юрий был лишен такого дара, а вот его мать,
по ее словам, обладала им в полной мере. Правда, Юрий этому никогда не верил,
потому что ему ни разу не представилось случая убедиться в правдивости её
утверждения. При воспоминании о матери и последнем путешествии в поезде у него
заныло сердце. Ему хотелось верить, что врач уже ничем не мог ей помочь, хотя
полной уверенности в этом у него не было. Охваченный размышлениями о последних
днях жизни матери, Юрий замолчал.
— Я буду рассказывать вам истории только при условии,
что вы позавтракаете, — наконец произнес Юрий. — Я закажу что-нибудь
горячее.
Окинув его спокойным взглядом, Эндрю слегка улыбнулся.
— Хорошо, малыш, — согласился он. — Будь
по-твоему. Но только никаких врачей. Пусть принесут еду прямо в номер. И еще,
Юрий. Если я не смогу больше говорить, запомни: ты не должен снова попасть в
руки цыган. Попроси о помощи моего отца, когда он приедет.
Отец прибыл только к вечеру.
Юрий был с Эндрю в туалете. Того рвало в унитаз, и он
опирался на Юрия, чтобы не упасть. Рвота была с кровью. Поддерживая больного,
Юрий стойко боролся с собственной тошнотой, вызванной неприятным запахом.
Подняв глаза, он увидел отца Эндрю. Он был седовлас, но вовсе не стар и, судя
по внешнему виду, весьма состоятелен. Рядом с ним стоял коридорный отеля.
Вот, значит, какой у него отец, подумал Юрий, которого на
какой-то миг охватил приступ безмолвного гнева, вскоре сменившийся полным
безразличием и нежеланием даже шевелиться.
До чего же холеным выглядел этот немолодой человек с белыми
вьющимися волосами! До чего шикарный был на нем костюм! Он подошел, взял сына
за плечи, и Юрий отступил назад. Потом с помощью юноши-коридорного Эндрю
уложили в кровать.
Тот в беспамятстве рвался к Юрию и постоянно выкрикивал его
имя.
— Я здесь, Эндрю, — успокаивал его Юрий. — Я
не оставлю тебя. Не волнуйся. Только разреши своему отцу позвать доктора.
Пожалуйста, Эндрю. Делай так, как говорит тебе отец.
Он присел рядом с больным, держа его за руку и глядя ему в
глаза. Густая щетина молодого человека стала еще гуще, темнее и неопрятнее.
Волосы пропахли потом и перхотью. Глядя на него, Юрий едва сдерживался, чтобы
не заплакать.
Он боялся, что седовласый мужчина станет его ругать за то,
что он не вызвал врача. Переговорив с коридорным, тот сел на стул и стал
спокойно смотреть на сына. Казалось, он никоим образом не был ни опечален, ни
встревожен, ни даже расстроен. У него были добрые голубые глаза и узловатые, с
набухшими голубыми венами руки. Старые руки.
Эндрю долго дремал, а когда проснулся, вдруг попросил Юрия
рассказать ему историю о дворце магараджи. Мальчика смущало присутствие
пожилого человека, но он все же собрался с духом и решил не обращать на него
внимания. Главное для него было то, что происходило с Эндрю. А Эндрю угасал на
глазах. Господи, почему его отец не зовет доктора? Почему он ничего не
предпринимает? Что происходит? Почему он вообще не заботится о своем сыне?
Эндрю хотел услышать историю о дворце магараджи. Ладно, он ее получит.
Юрий вспомнил, как однажды его мать провела несколько дней с
одним пожилым немцем в гостинице «Дэниэли». Когда одна из ее подруг удивилась
тому, что ей удалось так долго терпеть общество старика, она ответила: «Он
всегда был ко мне очень добр. А теперь он умирает. Поэтому я сделаю все, чтобы
облегчить ему последние дни жизни». Юрий не мог забыть выражения ее глаз, когда
они приехали в ее родную сербскую деревню и цыгане ей сообщили, что ее мать уже
умерла.
Юрий начал свою историю о магарадже. Он рассказывал о
слонах, на которых были великолепные седла из красного, расшитого золотом
бархата. Рассказывал о своем гареме, в котором его мать была королевой.
Рассказывал об игре в шахматы и о том, как они с матерью играли одну партию
целых пять лет, и никто так и не смог выиграть. Рассказывал, как они любили
сидеть за богато убранным столом под мангровым деревом. А также о своих
маленьких братьях, сестрах и тигренке на золотой цепочке.
Эндрю постоянно бросало в пот. Юрий собрался сходить в
ванную за махровой салфеткой, но больной, открыв глаза, его окликнул. Мальчик поспешно
вернулся и обтер лицо Эндрю носовым платком. При этом отец даже не пошевелился.
Что, черт побери, с ним происходит?
Эндрю хотел было коснуться Юрия левой рукой и, к своему
ужасу, вдруг обнаружил, что она тоже стала неподвижной. Тогда Юрий крепко схватил
ее и провел безжизненными пальцами по своему лицу. Этот жест умилил больного, и
он улыбнулся.
Примерно через полчаса Эндрю забылся сном и, не просыпаясь,
умер. Юрий все это время не сводил с него глаз и видел, как это случилось.
Грудь у больного перестала двигаться. Веки слегка приоткрылись. И все. Жизнь
покинула его навсегда.
Юрий мельком взглянул на отца Эндрю. Тот продолжал
неподвижно сидеть, и взгляд его оставался прикованным к сыну. Мальчик не
осмеливался пошевелиться.
Наконец отец, по-прежнему пристально глядя на Эндрю, встал и
приблизился к кровати. Потом наклонился и поцеловал сына в лоб. Юрий был
поражен до глубины души: дескать, врача к больному не позвал, а теперь целует
покойного. Юрий почувствовал, как задергалось у него самого лицо, и понял, что
вот-вот не выдержит и расплачется.
Поэтому он поспешно удалился в ванную, вытер там нос
туалетной бумагой, достал сигарету и, помяв немного ее в ладони, зажал в
дрожащих губах и закурил. Он коротко и торопливо затягивался, пытаясь подавить
застилавшие глаза слезы.
За стеной в комнате раздавался какой-то шум. Было слышно,
как входили и выходили люди. Прислонясь к белой кафельной стене, Юрий курил
сигарету за сигаретой, пока постепенно не успокоился. Перестав плакать, он
выпил стакан воды и, скрестив руки на груди, стал раздумывать, как ему
незаметно выскользнуть из номера.
Черта с два он будет просить этого типа спасти его от цыган!
Черта с два он вообще будет просить его о чем-либо! Он дождется, когда уляжется
вся эта суматоха, а потом сделает ноги. Если кто-нибудь его остановит и о
чем-то спросит, он придумает удобоваримое объяснение и сразу же покинет номер.
И кончено. Пусть все остается как есть. Его это больше не касается. Правда,
возможно, ему придется все-таки покинуть Рим.
