— Я пока не знаю, что это такое, — сказала
Эмалет. — Но потом обязательно узнаю. А сейчас я должна идти. Мне надо в
Новый Орлеан. Так сказала мама. Она умоляла меня обязательно попасть в Новый
Орлеан. А после того как побываю там, я должна отправиться в Шотландию. Там
ждет отец. Мне нельзя ему перечить. Так что пора идти.
— Подожди минутку, детка, — попыталась остановить
ее женщина. — Присядь, дождись возвращения Джерома. Он ведь отправился на
поиски твоей мамы.
Повернувшись в сторону леса, женщина окликнула Джерома по
имени. Но ответа из темноты не последовало.
— Нет-нет, я должна идти, — возразила Эмалет.
Нагнувшись, она слегка коснулась плеча женщины и поцеловала
ее в блестящий коричневый лоб. Потом провела рукой по вьющимся черным волосам,
вдохнула их запах и погладила женщину по гладкой щеке. Какое милое существо.
Женщине явно нравился исходивший от Эмалет аромат.
— Погоди, детка, — повторила женщина.
Впервые Эмалет поцеловала кого-то, кроме матери, и теперь
глаза ее застилали слезы. Она неотрывно смотрела на коричневую женщину с
темными вьющимися волосами и большими глазами. При мысли, что та скоро умрет,
Эмалет пронзила печаль. Все они скоро умрут. Такие добрые люди. Их ужасно жаль.
Но земля слишком мала для всех. И людям придется уступить место другим созданиям
— изящным, нежным и по-детски простодушным.
— Какая дорога ведет в Новый Орлеан? — спросила
Эмалет. Мать не разбиралась в дорогах. А отец никогда не вспоминал о Новом
Орлеане.
— Честно говоря, я толком не знаю, — пожала
плечами женщина. — Но, кажется, тебе надо двигаться на восток. Погоди, ты
же не можешь идти одна…
— Спасибо, моя дорогая, вы очень любезны, —
сказала Эмалет, вспомнив любимое выражение отца. И двинулась в путь.
С каждым шагом она ощущала себя все более уверенно.
Постепенно ускоряя шаг, она шла по влажной траве и вскоре оказалась на шоссе.
Волосы ее блестели в свете электрических фонарей, длинные руки болтались при
ходьбе.
Тело ее под одеждой почти просохло, лишь на спине оставалось
несколько капель воды. Ощущение влажной кожи было не слишком приятно, но Эмалет
знала, что еще немного — и оно исчезнет.
Волосы тоже стали почти сухими и заметно посветлели. Увидев
свою тень на дороге, Эмалет рассмеялась. До чего же она высокая и тонкая в
сравнении с приземистыми коричневыми людьми. И какая у нее огромная голова.
Намного крупнее, чем у матери. Бедная, бедная мамочка, сейчас она неподвижно
лежит под деревом, уставившись в ночное небо, темнеющее в прорезях листвы.
Никогда больше мать не услышит голоса Эмалет. Она вообще ничего не услышит. О, и
зачем только они убежали от отца.
Но Эмалет непременно найдет его. Она должна это сделать. Во
всем мире их всего лишь двое. А еще она должна разыскать Майкла, друга матери.
Майкл любил ее. Майкл поможет ей. Не зря мать так просила: «Эмалет, если я
умру, обязательно найди Майкла». То были последние слова, которые Эмалет
услышала от матери. И теперь обязана исполнить ее просьбу.
Так или иначе, она не может нарушить обязательств ни перед
матерью, ни перед отцом.
«Я буду тебя искать», — обещал отец.
Эмалет не сомневалась, что он выполнит свое обещание. Идти
по гладкому асфальтированному шоссе было совсем не трудно, и даже приятно.
Глава 22
К девяти часам все они собрались в офисе на последнем этаже
бизнес-центра Мэйфейров: Лайтнер, Энн-Мэри, Лорен, Райен, Рэндалл и Филдинг.
Филдинг явно чувствовал себя не лучшим образом — это было видно всякому. Но
никто не возражал против его присутствия.
Когда Пирс вошел вместе с Моной, это тоже не вызвало ни
возражений, ни удивления. Все уставились на Мону, что было вполне естественно,
так как никто прежде не видел ее в этом синем шерстяном костюме — костюме ее
матери. Разумеется, он был ей велик, хотя сидел неплохо. Сейчас она выглядела
намного старше своих лет. Дело, впрочем, было не столько в одежде, сколько в
изменившемся выражении лица и в новой прическе. Мона подстригла волосы,
избавившись таким образом от локонов, прежде по-детски схваченных лентой. Туфли
на высоких каблуках вполне соответствовали ее новому облику. Пирс старательно
отводил глаза от ее великолепных стройных ножек.
Пирс всегда испытывал некоторую неловкость в присутствии
Моны, даже в те дни, когда она была еще совсем маленькой. Впервые он ощутил
исходивший от нее соблазн, когда девочке едва исполнилось четыре года, а ему
самому одиннадцать. Во время детских игр в саду она бесчисленное количество раз
пыталась завлечь его в густые заросли. «Ты слишком мала», — смущенно
бормотал он в ответ. Даже пять лет назад отговорка эта казалась неубедительной,
а теперь она стала просто смехотворной. Как бы то ни было, сейчас Моне не до
кокетства. Она устала так же сильно, как и он сам.
— Наши мамы умерли. И твоя, и моя, — прошептала
она на ухо Пирсу по пути в город. В сущности, то были единственные слова,
которые она произнесла с того момента, как они вышли из дома на Амелия-стрит.
Всем прочим, разумеется, придется понять, что отныне Мона
стала взрослой. Пирс примчался на Амелия-стрит с сообщением о том, что вскоре
состоится полный сбор семейства Мэйфейр. Пригласили практически всех членов их
огромного клана, разбросанного по просторам Америки и Европы. Он считал, что
держит ситуацию под контролем. Все происходящее будоражило его — смерть и
опасность всегда производят возбуждающее впечатление. Возможно, то, что
происходит сейчас, напоминает начало войны, пришло в голову Пирсу, тот ее
период, когда смерть и страдания еще никого не коснулись впрямую и не повергли
в отчаяние.
Так или иначе, когда их созвали и сообщили, что Мэнди
Мэйфейр тоже умерла, он был не готов к этому известию. Мона оказалась рядом.
— Дай мне телефон, — потребовала она.
Мэнди Мэйфейр умерла около двенадцати часов этого же дня.
Так что кончина ее пришлась между смертью Эдит и смертью Алисии. Судя по всему,
Мэнди в тот момент собиралась на похороны Гиффорд. Ее молитвенник и четки
лежали на кровати. Окна ее квартиры во Французском квартале были широко
распахнуты во двор. Так что проникнуть внутрь не составляло ни малейшего труда.
Однако никаких следов насильственного вторжения обнаружено не было. Мэнди
лежала на полу в ванной, подняв колени и обхватив себя руками за талию. Вокруг
были во множестве рассыпаны цветы. Полиция определила, что они были сорваны
здесь же, во дворе дома. То была лантана, которая расцвела вновь благодаря
теплой погоде, установившейся после Рождества. Бесчисленные оранжевые и
пурпурные лепестки покрывали труп.
