Меж тем дом на Первой улице перешел в наше полное
распоряжение. Брат мой Реми, человек до крайности тихий и незаметный,
окончательно удалился от дел, а все его отпрыски отличались покладистым и
добродушным нравом и не доставляли мне ни малейших хлопот. Сыновей своих я
отправил в закрытые школы. Бедная моя дочь Жаннетта, своим слабоволием и
скудостью ума напоминавшая Кэтрин, скончалась в ранней юности. Впрочем, все это
совсем иная история. Моя милая Жаннетта и моя возлюбленная супруга Сюзетта
заслуживают подробного рассказа. Однако здесь ему не место.
После утраты этих двух дорогих для меня существ и кончины
моей матери Маргариты мы с Мэри-Бет, в сущности, остались одни. Нас объединяли
и в то же время прочно отделяли от всех остальных тайные знания и общая
страсть, а также неутолимая жажда наслаждений. И с течением времени пропасть
между нами и миром становилась все шире.
Тем не менее, современность во всех своих проявлениях манила
и притягивала нас. Вдвоем мы частенько совершали путешествия в Нью-Йорк, чтобы
глотнуть суматошной столичной жизни. Железные дороги вызывали наше бурное
восхищение; мы имели представление о всех новейших изобретениях и даже
вкладывали капиталы в развитие прогресса, получая при этом, не премину
заметить, немалую прибыль. В отличие от большинства представителей нашего
консервативного семейства мы обожали всякого рода перемены. Прочие Мэйфейры
предпочитали дремать за плотно закрытыми ставнями, предаваясь сладким
воспоминаниям о блистательном и безвозвратно исчезнувшем старом добром Юге. Мы
же были настроены совершенно иначе.
Мы… как бы поточнее выразиться… стремились, так сказать,
попробовать все на вкус.
Позвольте заметить также, что до нашего путешествия в
Европу, которое состоялось в 1887 году, Мэри-Бет сохраняла статус воинствующей
девственницы. Иными словами, ни одному мужчине не было позволено даже
прикоснуться к ней. Она находила иные, причем весьма разнообразные способы
развлекаться, однако не желала производить на свет новую ведьму — по крайней
мере до того времени, пока она не подыщет ей достойного отца. Именно по этой
причине во время наших походов по городским злачным местам она предпочитала
переодеваться в мужское платье. И мой «спутник» — стройный темноглазый юноша —
давал суровый отпор местным развратникам, падким до красоты и свежести.
Наконец настало время, когда мы смогли себе позволить на
время оставить дела и совершить длительное путешествие в Европу — так сказать,
отправиться в большой вояж. Богатство наше давало нам возможность осуществить
эту восхитительную, хотя и несколько запоздалую познавательную поездку.
Возраст, когда отпрыски состоятельных американских семей завершают свое
образование в Европе, давно миновал не только для меня, но, возможно, и для
Мэри-Бет. Если я о чем-то сожалею, так лишь о том, что слишком мало
путешествовал и не передал страсть к перемене мест прочим членам нашего
семейства. Впрочем, теперь все это не имеет ровным счетом никакого значения.
Дух решительно воспротивился нашему намерению посетить
Европу. Он постоянно твердил об опасностях, ожидающих нас в пути, и заверял,
что, покинув родные места, мы окажемся добровольными изгнанниками из рая.
Однако все его усилия пропали даром: ничто не могло поколебать Мэри-Бет в
настойчивом стремлении увидеть мир. В конце концов дух вынужден был смириться и
подчиниться ее желанию. Не прошло и часа с начала нашего путешествия, как стало
очевидно, что Лэшер решил составить нам компанию.
На протяжении всей поездки он являлся по первому нашему
молчаливому призыву, и нередко, наблюдая с некоторого расстояния за Мэри-Бет, я
видел рядом с ней и его.
Когда мы прибыли в Рим, дух вошел в мое тело и провел в нем
много часов. Однако потребовавшиеся для этого усилия до крайности изнурили его.
Более того, побывав в моей телесной оболочке, он пришел в состояние крайнего
беспокойства и уныния. В полном исступлении он умолял нас отправиться назад,
вновь пересечь океан и вернуться в дом, который он так любит. По его словам,
Европа вызывала у него непреодолимое отвращение и он с нетерпением ожидал
возможности ее покинуть. В ответ я заявил, что мы завершим намеченный маршрут и
что с его стороны до крайности глупо полагать, что Мэйфейры будут вечно сидеть
дома. В заключение я посоветовал ему не устраивать сцен и не отравлять нам
удовольствие.
Когда мы покинули Рим и направились на север Италии, в
сторону Флоренции, дух по-прежнему пребывал в печали и тревоге. Недовольство
его зашло так далеко, что он решился нас оставить. Мэри-Бет никак не удавалось
его вызвать, и она была очень озабочена этим обстоятельством.
— Мы предоставлены самим себе в мире смертных, —
пожал я плечами в ответ на ее опасения. — Что с нами может случиться?
Но слова мои не развеяли ее грусть. Мэри-Бет почти перестала
со мной разговаривать и по улицам Сиены и Ассизи предпочитала бродить в
одиночестве. Она явно скучала по призраку. И сожалела о том, что мы огорчили и
расстроили его.
Меня же это ничуть не волновало.
Однако, к величайшему моему сожалению, едва мы прибыли в Венецию
и обосновались в пышном палаццо на Большом канале, призрак не замедлил явиться
ко мне. То была одна из самых злобных, хитроумных и изобретательных его
выходок.
Дома, в Новом Орлеане, я оставил своего секретаря и
возлюбленного — молодого квартерона по имени Виктор Грегуар. В мое отсутствие
он вел все дела в конторе и, должен признать, великолепно справлялся со своими
обязанностями.
Я рассчитывал получить в Венеции очередной пакет от Виктора
с отчетом о работе, контрактами, нуждающимися в моей подписи, и прочими
документами. Главным же образом мне не терпелось получить заверения в том, что
в Новом Орлеане все по-прежнему благополучно.
Увы, меня ожидало отнюдь не письмо. Стоило мне устроиться за
столом в своем кабинете с видом на канал — просторном сыром помещении с мрачной
настенной росписью в итальянском стиле, бархатными драпировками и холодным
мраморным полом, — как вошел Виктор собственной персоной. По крайней мере,
в первое мгновение у меня возникло именно такое впечатление. Секунду спустя, однако,
я осознал, что передо мной вовсе не Виктор, а изобретательный дух, принявший
его облик. Несколько мгновений он стоял передо мной — высокий, мускулистый,
превосходно одетый молодой человек с золотистой кожей, голубыми глазами,
темными кудрями и застенчивой улыбкой на красивой формы губах, — а потом
исчез.
Разумеется, я понял, что дух неспроста притворился Виктором:
чудовищу доставляло удовольствие меня помучить. Но почему? Страшная догадка
пронзила меня. Я уронил голову на стол и разрыдался. А через час в кабинет
вошла Мэри-Бет и сообщила печальную весть из Америки: две недели назад Виктор
погиб в результате несчастного случая. Оступившись на тротуаре на пересечении
Притания и Филип-стрит, прямо напротив аптеки, он упал под копыта мчавшейся по
улице упряжки и два дня спустя скончался, повторяя в бреду мое имя.
