Ответ на этот вопрос я получил через несколько дней. Все это
время призрак постоянно крутился возле колыбели Мэри-Бет, где его встречали
практически все домочадцы. «Этот человек» подарил Мэри-Бет свое благословение.
Взгляд новорожденной наделял призрака силой, которая позволяла ему становиться
видимым. А он охранял и оберегал ее, стремился к ней подольститься, всячески ей
услужить. И при этом он неизменно появлялся перед девочкой в моем собственном
обличье: одевался в точности как я, подражал моим манерам и, если позволите так
выразиться, источал даже мое обаяние!
Однажды, созвав музыкантов и приказав им играть, то есть
извлекать из инструментов какофонию звуков, которая раздражала меня не меньше,
чем непрекращающаяся зубная боль, я попытался поговорить о Лэшере с Маргаритой.
Мне хотелось подробнее узнать, что он собой представляет и что о нем известно
всем прочим нашим родственникам.
Однако из нашего разговора ничего не вышло. Маргарита могла
рассуждать лишь о том, что занимало ее, то есть о собственном колдовском
искусстве, позволявшем ускорять рост цветов и трав, залечивать раны и создавать
чудодейственные снадобья, которые, как она полагала, позволят ей жить вечно.
— Настанет день, когда дух обретет плоть, —
заявила она. — А если он сможет воплотиться вновь, значит, нам с тобой
после смерти тоже удастся это сделать. Все мертвецы получат возможность
преодолеть портал и последовать примеру Лэшера.
— Какая дикая мысль, — отрезал я.
— Ты говоришь так, потому что еще не умер! Погоди,
настанет время — и ты изменишь свое мнение.
— Матушка, неужели вы хотите, чтобы по земле бродили
ожившие мертвецы? Боюсь, если все они пожелают вернуться, для них попросту не
хватит места на этом свете. Что же мы будем с ними делать?
Мое ироническое замечание до крайности раздосадовало
Маргариту.
— Не задавай идиотских вопросов! — прошипела
она. — Так ты накликаешь на себя беду. Ты, я вижу, вообразил, что Лэшер не
сумеет с тобой расправиться? Будь уверен, для него это сущий пустяк. Так что
выполняй свое предназначение и не пытайся помешать ему. Тебе дарована жизнь со
всеми ее удовольствиями. Чего тебе еще?
После этого бесплодного разговора я отправился в город, в
свой особняк на Рю-Дюмейн. Шел дождь, в точности как в тот вечер после смерти
Дарси, когда я приехал в дом на Первой улице. Дождь всегда успокаивал мои
расшатанные нервы и улучшал настроение. Прибыв к себе, я первым делом распахнул
двери, ведущие на террасу, на мокрых перилах которой сверкали серебряные
брызги, и позволил каплям влаги ворваться в дом, россыпью осесть на шелковых
шторах. Мне не было нужды трястись над какими-то тряпками. Будь на то моя воля,
я мог бы завесить окна золотом.
Я растянулся на кровати, подложив руки под голову и забросив
обутую в сапог ногу на спинку, и принялся мысленно составлять длинный перечень
собственных грехов… Любовные похождения, проступки, совершенные под влиянием
увлечения или страсти, я даже не брал в расчет, пытаясь припомнить только
прискорбные проявления необузданной злобы и жестокости.
«Да, — со вздохом говорил я себе, — ты продал душу
этому проклятому призраку, и она давно и безраздельно принадлежит ему. Что еще
ты можешь дать духу? Обещание защищать, оберегать и обучать новорожденное дитя?
Но это дитя уже способно его видеть. Он может учить девочку сам и прекрасно
знает об этом».
А когда дождь стих и взошедшая на небе луна залила улицу
своим бледным светом, я нашел ответ.
Я могу отдать ему свое человеческое обличье. Душу мою он
получил. Почему бы теперь не завладеть и ее плотской оболочкой — той внешней формой,
которую он столь успешно воспроизводит? Да, разумеется, я передам свое тело в
полное его распоряжение.
Без сомнения, он может попытаться изменить мой облик и таким
образом погубить меня. Однако до сих пор не было случая, чтобы при проведении
подобных опытов он обходился без нашей с матерью помощи. Без нашего участия ему
не удавалось даже придать иной вид растениям и заставить их цвести раньше
срока. Будь по-иному, он не стал бы использовать наши способности.
Значит, риск не столь уж велик. Пожалуй, я могу впустить его
в собственное тело, позволить смотреть на мир моими глазами, ходить моими
ногами, действовать моими руками… Но он ни в коем случае не должен изменять мою
плоть.
Приняв это важное решение, я позвал Лэшера, хотя понятия не
имел, где он в тот момент обретался, какое расстояние нас разделяло и достигнет
ли его слуха мой зов.
Однако уже через несколько секунд Лэшер материализовался
возле овального зеркала, стоявшего в углу спальни. И я впервые увидел его
отражение! Как ни странно, я даже не задумывался о том, способен ли Лэшер
отражаться в зеркале. Вскоре он растворился в воздухе. Тем не менее я успел
разглядеть его насмешливую улыбку. Одет он был в точности как я — это тоже не
ускользнуло от моего внимания.
— Ты ведь хочешь обрести плоть? — вопросил
я. — Так почему бы тебе не взять мою? Почему бы тебе не смотреть на мир
моими глазами? Войди в меня и владей моим телом. Я обещаю впустить тебя без
всякого сопротивления и подчинить свое тело твоим желаниям. Ты будешь жить в
моей плоти, пока у тебя хватит на это силы.
— Ты действительно готов так поступить?
— Конечно. Я уверен, мои предки уже предоставляли свою
плоть в твое распоряжение. Наверняка Дебора или Шарлотта делали это.
— Не смей насмехаться надо мной, Джулиен, — сказал
Лэшер, и от беззвучного его голоса повеяло ледяным холодом. — Ты прекрасно
знаешь, что женское тело не подходит для моих целей.
— Тело есть тело, — пожал я плечами.
— Но я не женщина, — отрезал он.
— Что ж, теперь у тебя есть возможность воспользоваться
телом мужчины. Мое предложение отнюдь не шутка. Возможно, именно таков
уготованный мне удел. Войди в меня, Лэшер. Я готов принять тебя. Не зря же мы
были с тобой так близки в течение многих лет.
— Не смей насмехаться надо мной, Джулиен, —
повторил Лэшер. — Мы занимались с тобой любовью — да, не стану отрицать.
Но это часто бывает между мужчинами.
В ответ я лишь улыбнулся и не проронил ни слова. Но столь
откровенное проявление мужской гордости удивило и позабавило меня. Как я уже
говорил, в характере призрака было немало детского, и сейчас я вновь получил
подтверждение этому. В душе моей вновь всколыхнулась сильнейшая ненависть к
нему, однако я счел за благо упрятать эти мысли в самые дальние тайники своего
разума. Лучше было вспоминать об упоительных мгновениях близости с Лэшером, о
его невыразимо нежных поцелуях и объятиях.
— Ты сможешь наградить меня, после того как
воспользуешься моим телом, — сказал я. — Ты всегда знал, как меня
наградить.
