А еще я увидел, что передо мной женщина. Очень красивая
женщина. Женщина, которую я любил всю жизнь, но которая восстала против меня и
покинула ради другого. Это прекрасное тело было знакомо мне с самого детства, с
благословенного времени шумных игр, возни и совместных купаний. Я помнил все
его выпуклости и изгибы. Да, я не имел права испытывать к Кэтрин какую-либо
иную любовь, кроме братской. И все же рядом со мной стояла женщина, и я сжимал
ее в объятиях. Поколебавшись мгновение, я поцеловал ее вновь, а потом еще раз,
и еще… В конце концов я принялся осыпать сестру поцелуями, с трепетом ощущая,
как кожа ее пылает под моими жадными губами.
Вожделение охватило меня. Я видел, что передо мной Кэтрин,
моя маленькая сестренка, но бушующий во мне огонь сладострастия разгорался все
сильнее. Я поднял ее на руки, отнес на кровать и опустил на покрывало. Она
пристально смотрела на меня, и в дивных темных глазах ее сквозило легкое
недоумение. Наверное, в эти минуты она тоже находилась во власти странного
наваждения. Возможно, ей казалось, что над ней склонился вернувшийся с того
света Дарси.
— Нет, — прошептала она, словно прочитав мои
мысли. — Я знаю, это ты, мой Джулиен. Я всегда тебя любила. Всегда жалела
о том, что нам не дано соединиться. Понимаю, это грешно, но я, сколько себя
помню, всегда мечтала, что мы с тобой поженимся. Воображала, как мы рука об
руку идем к алтарю. Только когда появился Дарси, я сумела избавиться от
нечестивых мыслей о кровосмешении. Да простит меня Господь.
С этими словам она перекрестилась, села, подтянув колени к
подбородку, и потянулась к покрывалу…
Не знаю, что произошло со мной в эту секунду. Волна не то
ярости, не то похоти накрыла меня с головой. Глядя сверху вниз на эту маленькую
женщину, на прелестное создание со спутанными темными волосами и бледным
испуганным личиком, осеняющее себя крестным знамением, я вдруг почувствовал,
что в душе моей бушует неистовая буря эмоций.
— Как ты смеешь так играть со мной?! — проревел я
и повалил ее на спину. Пеньюар распахнулся и взору моему открылись ее маленькие
груди, манящие и возбуждающие.
В следующую секунду я уже срывал с себя одежду.
Кэтрин пронзительно завизжала. Взгляд ее был полон ужаса.
— Нет, Джулиен, нет! — кричала она.
Но я уже подмял свою жертву под себя, раздвигая ее ноги и
разрывая ткань пеньюара, мешавшего мне припасть ее телу.
— Джулиен, прошу тебя, не делай этого, — взывала
она отчаянным, умоляющим голосом. — Это же я, Кэтрин, твоя сестра.
Но остановиться было выше моих сил. Совершив то, чего
требовало мое вышедшее из повиновения тело, я встал с кровати и подошел к окну.
Сердце бешено колотилось. Случившееся представлялось мне невероятным,
невозможным.
Кэтрин, свернувшись на постели в комочек, тихонько
всхлипывала, а потом вдруг вскочила и бросилась в мои объятия.
— Джулиен! Джулиен! Джулиен!.. — едва слышно
повторяла она.
Что означал этот жест? Мне показалось, она, как встарь,
просит у меня защиты… Защиты от самого себя?
— О, бедное мое дитя, любимое дитя, — прошептал я
в ответ. И вновь, не в силах совладать с собой, я принялся осыпать ее
поцелуями.
И то, что произошло между нами, повторилось вновь — и еще
раз, и еще, и еще…
А через девять месяцев появилась на свет Мэри-Бет.
К тому времени мы все уже жили в Ривербенде, и, должен
признаться, даже вид Кэтрин стал для меня невыносим.
Я не осмеливался домогаться ее под крышей родного дома.
Впрочем, полагаю, она в любом случае решительно пресекла бы мои посягательства.
То, что случилось дождливым летним вечером, навсегда было изгнано из ее памяти.
Она не сомневалась, что носит под сердцем ребенка Дарси, и, без конца перебирая
четки, молилась о не рожденном еще малыше.
Однако для всех прочих произошедшее между нами отнюдь не
осталось тайной. Слух о том, что я обрюхатил родную сестру, распространился с
изумительной скоростью. Имя мое стало настоящей притчей во языцех. Бесчисленные
наши кузены взирали на меня как на исчадие ада. Из Фонтевро прибыл Тобиас, сын
покойного Августина, — исключительно с целью предать меня проклятию и во
всеуслышанье заявить, что я — орудие дьявола. Даже те, кто не осмеливался вслух
выражать порицание, осуждали меня втихомолку.
Что касается моих приятелей по карточным играм и походам в
публичные дома, то они, без сомнения, находили мой поступок совершенно диким,
выходящим за всякие рамки. Однако, убедившись, что я не изменяю прежним привычкам
и не выказываю ни малейших признаков раскаяния, они предпочли не портить со
мной отношений. В конце концов я сделал для себя один весьма важный вывод:
какой бы грех вы ни совершили, держитесь как можно невозмутимее, и окружающим
останется только примириться со случившимся.
Тем временем до появления ребенка на свет остались считанные
дни. Вся семья ожидала этого события, затаив дыхание.
А Лэшер? Всякий раз, когда мне случалось его увидеть, он
оставался спокойным и бесстрастным. Невидимый для Кэтрин, он постоянно держался
поблизости от нее.
— Это все его проделки, — заявила мать. —
Уверена, это он толкнул Кэтрин в твои объятия. Так что тебе не о чем терзаться.
Да, твоя сестра осталась вдовой, но она должна еще рожать. Всем известно, что
она обязана произвести на свет дочь. Так почему бы отцом девочки не стать тебе
— с твоим-то колдовским даром? По моему разумению, идея отнюдь не плоха.
Я предпочел более не касаться сей щекотливой темы в беседах
с матерью.
В отличие от нее я вовсе не был уверен, что ответственность
за совершенный кровосмесительный акт лежит на Лэшере. Не уверен я в этом и по
сей день. Одно могу сказать точно: ни за одно удовольствие из всех, что
довелось мне испытать в жизни, я не заплатил так дорого, как за обладание
Кэтрин. Я, Джулиен Мэйфейр, не знавший прежде угрызений совести даже после
многочисленных убийств, терзался от сознания собственной низости, жестокости и
развращенности.
Еще до рождения Мэри-Бет рассудок Кэтрин помутился. Однако
никто не замечал этого.
Как я уже упоминал, после того, что произошло тем страшным
вечером в особняке на Первой улице, сестра без конца бормотала молитвы,
перебирала четки да вела бесконечные разговоры об ангелах и святых, причем
лепет ее по наивности своей годился лишь для маленьких детишек.
Но вот наступила ночь рождения Мэри-Бет. Начавшиеся схватки
были столь болезненными, что Кэтрин кричала, почти не переставая. Я не выходил
из ее спальни, где помимо меня толкалась пропасть всякого народа: доктор,
темнокожие повивальные бабки, Маргарита и множество слуг.
