Богатые владельцы хлопковых фабрик и купцы, приехавшие на
разоренный после Гражданской войны Юг в надежде резко увеличить свое состояние,
падали под ударами Мрачной Жницы так же покорно, как и ирландские крестьяне,
только что сошедшие с кораблей.
Вскоре умер и Дарси. Да, умер. А у дверей моего дома
появился кучер Кэтрин:
— Он скончался, господин. Ваша сестра умоляет вас
приехать.
Что я мог поделать? С того достопамятного вечера, когда в
недостроенном еще доме на Первой улице я обнаружил сестру в объятиях Дарси,
ноги моей не было в ненавистном особняке. Я даже ни разу не видел малышей —
Клэя и Винсента. Я больше года не встречался с сестрой. Лишь однажды мы
случайно столкнулись с ней на оживленной улице, да и то лишь затем, чтобы в
очередной раз поссориться. Но в тот момент все блага и удовольствия, которыми я
наполнял свою жизнь, внезапно превратились в ничто. Меня звала к себе любимая
сестра.
Я не мог не откликнуться на ее просьбу. Я должен был ее
простить.
— Лэшер, что мне делать? — спросил я.
— Сам увидишь, — последовал невразумительный
ответ.
— Но у Кэтрин нет дочери, которая продолжила бы
ведьмовскую линию. А теперь ей уготована участь вдовы, обреченной на тихое увядание
за стенами собственного дома. Тебе это известно не хуже, чем мне.
— Сам увидишь, — повторил он. — Отправляйся к
ней. Не мешкай.
Вся семья, затаив дыхание, ожидала дальнейшего развития
событий. Никто не знал, как все повернется.
Я отправился в дом на Первой улице. Дождь лил как из ведра,
жара и духота казались невыносимыми. Всего в нескольких кварталах от дома
Кэтрин в ирландских трущобах гнили в сточных канавах трупы жертв лихорадки.
Даже речной бриз дышал отвратительным смрадом. Но особняк
стоял на своем месте, в окружении дубов и магнолий, по-прежнему величественный,
роскошный, такой же неприступный и прочный, как средневековый замок. Однако мне
показалось, что в этом вычурном доме, изобилующем архитектурными излишествами,
таилось нечто зловещее.
Я поднял глаза на окна хозяйской спальни, расположенной в
северном крыле дома, и глазам моим предстала картина, впоследствии ставшая
привычной для многих, в том числе и для вас: плотно закрытые ставни и едва
заметное мерцание свечей, проникающее сквозь щели.
Дверь была заперта, но это отнюдь не стало для меня
препятствием. Не знаю, помог ли мне в том Лэшер, или достаточно оказалось моей
собственной силы, но я, чуть надавив на створку, с легкостью сломал замок и
вошел в дом.
Сбросив насквозь промокший под дождем плащ, я едва ли не
бегом поднялся по лестнице. Дверь в хозяйскую спальню стояла распахнутой
настежь.
Разумеется, я ожидал увидеть на супружеском ложе труп
ирландского архитектора, стремительно разлагающийся в знойной атмосфере лета.
Однако выяснилось, что из страха перед возможной инфекцией
от покойника поспешили избавиться как можно скорее. Одна из набожных ирландских
горничных, служивших в доме, сообщила мне, что тело бедного Дарси уже предано
земле под погребальный звон, который в нынешние скорбные времена не
прекращается ни днем, ни ночью. С похоронами так спешили, что пришлось обойтись
без католической заупокойной службы.
В чисто убранной и тщательно вымытой спальне на гигантской
супружеской кровати, с четырех сторон украшенной львиными головами,
распростерлась безутешная вдова. Она лежала ничком, уткнувшись в вышитую
подушку, и до меня доносились звуки приглушенных рыданий.
Милая моя сестренка казалась такой маленькой и такой
несчастной. Я сразу вспомнил о тех благословенных временах, когда был главным
ее покровителем и защитником. Опустившись на кровать рядом с Кэтрин, я провел
рукой по ее волосам. Она припала к моему плечу, орошая его слезами. Длинные
темные волосы Кэтрин оставались мягкими и шелковистыми на ощупь, и лицо ее
сохранило прежнюю красоту. Неудачные беременности, утрата детей — все эти
несчастья не лишили сестру очарования невинности, и, когда она подняла на меня
взгляд, я увидел, что глаза ее, совсем как в детстве, светятся добротой и
доверчивостью.
— Джулиен, увези меня домой, в Ривербенд, —
всхлипывая, прошептала она. — Я хочу вернуться в родные стены. Упроси
матушку простить меня. Жить здесь одна я не в состоянии. Я повсюду вижу Дарси,
одного лишь Дарси.
— Я попытаюсь уговорить матушку, Кэтрин, —
пообещал я. Однако в душе я не сомневался, что подобная попытка обречена на
провал. О том, чтобы мать простила Кэтрин и вновь приняла ее под родительский
кров, не могло быть и речи. Рассудок Маргариты окончательно помутился, и,
скорее всего, она даже не вспомнит, что у нее когда-то была дочь. В Ривербенде
все пошло наперекосяк. Когда я видел мать в последний раз, она в обществе
Лэшера увлеченно занималась проращиванием цветочных семян. При этом Лэшер
рассказывал Маргарите об особых растениях, из которых можно приготовить
магическое снадобье. Он утверждал, что с помощью этого зелья она якобы обретет
дар предвидения. Подобная чепуха полностью поглощала Маргариту в последние
годы. Я могу сказать ей, что Кэтрин умерла несколько лет назад, а ныне
вернулась с того света и что мы обязаны окружить ее заботой и вниманием. Кто
знает, возможно, Маргарита примет эти слова на веру и моя хитрость сработает.
— Не переживай ни о чем, дорогая моя девочка, —
сказал я, сжимая Кэтрин в объятиях. — Я непременно увезу тебя в Ривербенд,
если ты этого хочешь. И твоих малюток тоже. Мы все будем жить вместе, одной
семьей.
В ответ она лишь кивнула и с прелестной беспомощностью
махнула рукой, как бы давая понять, что полностью мне вверяется.
Я поцеловал сестру и бережно опустил на подушки, заверив,
что останусь здесь до утра и буду охранять ее сон.
Дверь в спальню была закрыта. Сиделка куда-то ушла. Моих
маленьких племянников не было ни видно, ни слышно. Когда Кэтрин задремала, я
вышел из спальни, чтобы покурить.
И тут передо мной возник Лэшер.
Он стоял у подножия лестницы и пристально глядел на меня.
— Осмотри этот дом, — безмолвно заговорил
он. — Тщательно изучи все его комнаты, коридоры, двери и лестницы.
Настанет время — и Ривербенд погибнет, повторив участь цитадели, что мы некогда
возвели на далеком Сан-Доминго. Но этом дом простоит еще долго и в полной мере
исполнит свое предназначение.
Мною овладело подобие некоего странного оцепенения. Словно
во сне я, подчиняясь приказу духа, спустился вниз и предался занятию, которое
вам, Майкл, так хорошо знакомо: медленно переходя из одного помещения в другое,
я ощупывал дверные рамы и медные ручки, пристально разглядывал висевшие в
столовой картины и лепнину, украшавшую потолки во всех комнатах.
