Боль и наслаждение
Лондон, 1 ноября 1901 г.
Некогда скромно обставленная и довольно просторная, квартира Марко кажется тесной из-за сгруженной в нее разномастной мебели. Все, что рано или поздно наскучивало Чандрешу, вместо того чтобы отправиться прямиком на свалку, оказывалось в этом чистилище.
Здесь слишком много книг и слишком мало полок, чтобы их вместить, поэтому они стопками стоят на антикварных китайских стульях и шелковых пуфиках.
На каминной полке часы работы герра Тиссена. Циферблат окружают крошечные книги, страницы которых поочередно перелистываются по мере бега секундной стрелки. Часовая тем временем подбирается к трем часам ночи.
Страницы настоящих книг на столе перелистываются гораздо медленнее. Марко штудирует рукописные тома, делая короткие выписки и расчеты на листах бумаги. Снова и снова он вычеркивает знаки и цифры, откладывает одни книги и берет другие, чтобы потом опять вернуться к только что отброшенным.
Неожиданно входная дверь распахивается, щелкнув замками и громко звякнув засовом. Марко вскакивает, опрокидывая пузырек чернил на разбросанные по столу бумаги.
На пороге стоит Селия. Непослушные завитки выбиваются из заколотых на затылке волос. Накинутый на плечи кремовый плащ кажется слишком легким для стоящей на дворе погоды.
Лишь после того как она проходит в комнату и дверь за ней захлопывается, Марко замечает, что платье под плащом залито кровью.
— Что случилось? — спрашивает он. Рука, потянувшаяся, чтобы поднять чернильницу, замирает на полпути.
— Ты прекрасно знаешь, что случилось, — отвечает Селия. Ее голос спокоен, но лужица чернил, разлитая по столу, подергивается рябью.
— Ты в порядке? — спрашивает Марко, шагая ей навстречу.
— Я совершенно точно не в порядке, — говорит Селия, и чернильница начинает ходить ходуном. Чернила проливаются еще сильнее, черные капли брызгают на белоснежные рукава рубашки Марко, сливаются с чернотой его жилета. Он оставляет это без внимания, с ужасом глядя на ее залитое кровью платье: пронзительно алое пятно, ярко выделяющееся на светлом атласе и скрывающееся под черной бархатной вышивкой.
— Селия, почему ты в крови? — допытывается он.
— Я попыталась, — начинает Селия, но голос срывается, и она вынуждена повторить еще раз. — Я попыталась все исправить. Я думала, вдруг у меня получится. Ведь я так давно его знаю. Я думала, вдруг это все равно что заставить часы снова идти. Я точно понимала, что не так, но не могла ничего исправить. Я так хорошо его знала, но это… это не помогло.
Рыдания, поднимавшиеся в ее груди, вырываются наружу. Слезы, которые она сдерживала несколько часов, ручьями текут из глаз.
Марко бросается к ней и крепко прижимает к груди.
— Мне так жаль, — повторяет он, как заклинание, пока она не затихает. Наконец ее напряженные плечи расслабляются, и она успокаивается в его объятиях.
— Он был моим другом, — тихо шепчет она.
— Знаю, — говорит Марко, вытирая ей слезы и оставляя на щеках чернильные полосы. — Мне очень жаль. Я не знаю, что произошло. Что-то разладилось, и я не могу понять, что именно.
— Это из-за Изобель, — говорит Селия.
— Что?
— Изобель напустила чары на цирк, на нас с тобой. Я знала об этом, но не думала, что эти чары на что-то влияют. Как выяснилось, я ошибалась. Я не знаю, почему именно сегодня она решила их разрушить.
Марко тяжело вздыхает.
— Она так решила, потому что я наконец сказал ей, что люблю тебя, — признается он. — Я должен был сделать это много лет назад, но сделал только сегодня. Мне показалось, что она восприняла все довольно спокойно, но я ошибся. Что там делал Александр, я понятия не имею.
— Он пришел, потому что я его об этом просила, — говорит Селия.
— Зачем тебе это было нужно? — не понимает Марко.
— Я хотела, чтобы он вынес вердикт, — объясняет она, и ее глаза вновь наполняются слезами. — Чтобы все закончилось и мы могли быть вместе. Я думала, что, увидев цирк своими глазами, он сможет определить победителя. Я не знаю, чего еще они от нас ждут. Как Чандреш узнал, что он будет в цирке?
— Не знаю. Я не знаю даже, какого черта его самого туда понесло, но он так настаивал, что должен отправиться один, что я решил проследить за ним, присмотреть. Я отлучился всего на несколько минут, чтобы поговорить с Изобель, а к тому моменту, когда я вернулся…
— Ты тоже почувствовал, будто земля уходит из-под ног? — спрашивает Селия.
Марко кивает.
— Я пытался защитить Чандреша от него самого, — говорит он. — Я не допускал мысли, что он может быть угрозой для кого-то еще.
— Что это у тебя? — спрашивает Селия, замечая разбросанные по столу книги.
Бесчисленные страницы исписаны иероглифами и знаками, выписками из других источников, вклейками и разнообразными заметками поверх изначального текста. В центре стола лежит толстая книга в кожаном переплете. На первом развороте, поверх скрупулезно прорисованного дерева с множеством переплетающихся ветвей, вклеен малозаметный клочок бумаги, в котором Селия с трудом угадывает вырезку из газеты. Ей удается разобрать лишь одно слово: «трансцендентный».
— Я так работаю, — объясняет Марко. — Конкретно в этом томе собраны все, кто так или иначе связан с цирком. Это нечто вроде оберега. Его копию я бросил в чашу факела прямо перед зажжением, а этот дополняю по мере надобности.
Селия листает страницы с именами. Она задерживается взглядом на той, где приклеен кусочек письма с витиеватой подписью Лейни Берджес. На соседней кусочек такого же размера был вырван, и на его месте зияет пустотой белое пятно.
— Нужно было включить сюда и герра Тиссена, — говорит Марко. — Мне никогда не приходило это в голову.
— На его месте мог оказаться любой посетитель. Нельзя защитить всех до единого. Невозможно.
— Мне очень жаль, — снова повторяет он. — Я не был знаком с ним так близко, как ты, но всегда восхищался и им самим, и его работами.
— Он показал мне цирк, которого я до него не знала, — говорит Селия. — Помог взглянуть на него другими глазами. Мы много лет писали друг другу письма.
— Я бы и сам писал тебе, если бы мог облечь в слова все, что хочу сказать. Целого моря чернил не хватило бы.
— Вместо писем ты дарил мне мечты, — возражает Селия, поднимая на него глаза. — Я же создаю шатры, которые ты можешь увидеть лишь мельком. Ощущая твое присутствие во всем, что меня окружает, в ответ я не сумела дать тебе ничего, что ты мог бы унести с собой.
— Твоя шаль до сих пор у меня, — напоминает Марко.
С печальной улыбкой она закрывает книгу. Разлитые чернила стекаются обратно в пузырек, собирающийся воедино из осколков стекла.
