— Не так часто, как хотелось бы. Естественно, когда он гастролирует в окрестностях Лондона, я не упускаю такой возможности. Стараюсь выбираться и в другие города Европы, если удается сбежать от Чандреша на несколько дней. Иногда мне кажется, что я стою двумя ногами на разных берегах. Какую-то часть цирка я знаю как свои пять пальцев, другая же неизменно поражает воображение.
— Какой шатер ваш любимый?
— Честно? Ваш.
— Почему? — Селия поворачивается, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Думаю, он что-то во мне задевает. Вы демонстрируете публике то, что меня учили делать втайне. Возможно, я способен оценить то, что вы показываете, на качественно ином уровне, нежели большинство ваших зрителей. Еще мне очень нравится Лабиринт. Я не был уверен, захотите ли вы принять участие в его создании.
— Мне прочитали целую лекцию по этому поводу, — говорит Селия. — Отец назвал Лабиринт омерзительным извращением. Наверное, не один день придумывал, как бы уколоть побольнее. Я никогда не могла понять, почему он так яростно настроен против объединения наших умений. Я обожаю Лабиринт, было так интересно добавлять новые комнаты. А больше всего мне нравится созданный вами снежный коридор, в котором на полу можно видеть следы тех, кто прошел по нему раньше.
— Никогда не думал о Лабиринте как об извращении, — хмыкает Марко. — Хочется поскорее побывать там и взглянуть на все с этой точки зрения. Однако мне казалось, что ваш отец несколько не в том положении, чтобы высказывать свое мнение по каким бы то ни было вопросам.
— Он не умер, — говорит Селия, вновь переводя взгляд к потолку. — Но это не так просто объяснить.
Марко решает не развивать эту тему и возвращается к разговору о цирке.
— А у вас какой шатер любимый? — спрашивает он.
— Ледяной сад, — не раздумывая, откликается Селия.
— Почему именно он? — любопытствует Марко.
— Из-за ощущений, которые он дарит, — объясняет она. — В нем все словно во сне. Как будто это не шатер, а вообще другой мир. Видимо, я неравнодушна к снегу. К слову, как вам пришла в голову такая идея?
Марко никогда раньше не доводилось рассказывать, как рождаются его творения, и он ненадолго задумывается.
— Я подумал, что цирку не помешала бы оранжерея. Но меня обязали сделать все в нашей любимой бесцветной гамме, — говорит он. — Я перебрал кучу вариантов, пока не додумался создать все изо льда. Ваше сравнение со сном особенно лестно для меня, поскольку именно во сне родилась эта затея.
— Из-за него я придумала Дерево желаний, — признается Селия. — Мне подумалось, что дерево, озаренное пламенем свечей, будет достойным комплиментом тому, кто создает деревья изо льда.
Марко вспоминает, как впервые увидел Дерево желаний. Тогда он испытал смесь раздражения, восхищения и зависти. В свете услышанного все выглядит совсем иначе. Сначала он вообще не был уверен, что ему будет позволено зажечь собственную свечу, собственное желание, и гадал, не сочтут ли это нарушением правил состязания.
— И что, все загаданные желания исполняются? — спрашивает он.
— Я точно не знаю, — пожимает плечами Селия. — Я не могу знать, что происходит со всеми людьми, которые оставляют свои желания. А вы что-то загадали?
— Возможно.
— И ваше желание сбылось?
— Не уверен.
— Вы должны рассказать мне, если сбудется, — просит Селия. — Я надеюсь, что сбудется. Ведь в каком-то смысле я создавала дерево для вас.
— Но вы же тогда не знали, кто я, — говорит Марко, поворачиваясь к ней.
Продолжая следить глазами за игрой света на потолке, она вновь заговорщицки улыбается.
— Конечно, я не знала, что это именно вы, но, глядя на ваши творения, не могла не составить мнения о том, что вы за человек. Мне казалось, что дерево должно вам понравиться.
— Оно мне очень нравится, — тихо говорит Марко.
Оба замолкают, но в наступившей тишине нет никакой неловкости. Марко страшно хочется протянуть руку и дотронуться до нее, но он боится разрушить хрупкую дружбу, зарождающуюся между ними, поэтому просто поглядывает на нее украдкой. Время от времени она делает то же самое, и на мгновение их взгляды встречаются.
— Как вам удается не давать никому стареть? — немного погодя спрашивает Селия.
— Приходится быть очень осторожным, — отвечает Марко. — И они все-таки стареют, просто очень медленно. А как вам удается перевозить цирк с места на место?
— На поезде.
— На поезде? — ошарашенно переспрашивает он. — Весь цирк переезжает на одном единственном поезде?
— Это очень большой поезд, — улыбается Селия. — И к тому же волшебный, — добавляет она, вызывая у него приступ смеха.
— Должен признать, мисс Боуэн, что вы совсем не то, что я ожидал.
— Уверяю вас, вы тоже.
Марко встает и делает шаг к двери.
Селия протягивает руку, чтобы он помог ей подняться. Они впервые касаются друг друга без перчаток.
Реакция наступает немедленно. Как от удара молнии, комнату заливает яркий свет. Люстра начинает дрожать.
Марко чувствует, как жар, разливающийся от того места, где его кожа соприкасается с ее, распространяется дальше и глубже, проникая в каждую клеточку его тела.
Едва оказавшись на ногах, Селия отнимает руку и, отступив, прислоняется к стене. Жар тут же начинает спадать.
— Простите меня, — шепчет она, переводя дыхание. — Я не ожидала.
— Прошу меня извинить, — говорит Марко. За оглушительным стуком собственного сердца он ее почти не слышит. — Хотя я не очень понял, что именно произошло.
— Я весьма чувствительна к чужой энергии, — объясняет Селия. — У людей вроде вас или меня она проявляется особенно сильно. Я… я просто еще не привыкла к вашей.
— Могу лишь надеться, что вам эти ощущения были так же приятны, как и мне.
Селия ничего не отвечает, и, чтобы удержаться от искушения дотронуться до нее еще раз, он распахивает перед ней дверь, ведущую к винтовой лестнице.
Они вместе выходят в залитый лунным светом зал. Эхо шагов гулко разносится под сводами.
— Что происходит с Чандрешем? — спрашивает Селия, вспоминая упавший за ужином бокал и пользуясь шансом нарушить тяжелое молчание, чтобы хоть чем-то отвлечь себя от непреходящей дрожи в руках.
— Он стал очень рассеян, — со вздохом отвечает Марко. — С того самого дня, как открылся цирк, ему все труднее сосредоточиться. Я стараюсь поддерживать его по мере сил, но боюсь, что это не слишком хорошо сказывается на его памяти. Я не знал, что так получится, но, учитывая судьбу покойной мисс Берджес, мне начинает казаться, что это отнюдь не худший вариант.
— Всему виной неоднозначность ее положения. Она жила жизнью цирка, ему при этом не принадлежа, — говорит Селия. — Уверена, происходящее в цирке не так-то легко осмыслить и принять. Хорошо, что вы можете присмотреть за Чандрешем.
