— Папа, оставь меня в покое, — вздыхает Селия.
— Мисс Боуэн? — неожиданно раздается у нее за спиной, и, обернувшись, она обнаруживает, что в дверях, внимательно глядя на нее, стоит секретарь Чандреша. — Ужин сейчас подадут. Возможно, вы захотите присоединиться к остальным гостям.
— Прошу прощения, — извиняется Селия, бросая быстрый взгляд в темноту, но отец уже исчез. — Эта библиотека так огромна, что я потеряла счет времени. Не думала, что мое исчезновение кто-то заметит.
— Уверяю, рано или поздно его бы заметили все, — говорит Марко. — Но я вас понимаю. Я и сам терял здесь счет времени. Неоднократно.
Дружелюбная улыбка, которой он сопровождает свои слова, застает Селию врасплох, поскольку ей редко доводилось видеть на его лице какое-то иное выражение кроме сдержанной заинтересованности и временами некоторой нервозности.
— Спасибо, что потрудились позвать меня, — говорит она в надежде, что она не единственный посетитель особняка Лефевров, который разговаривает сам с собой, в то время как ему полагается увлеченно листать страницы книг при отсутствии достаточного освещения.
— Полагаю, они думают, что вы растворились в воздухе, — замечает Марко, проходя по коридору. — Однако я решил, что вряд ли дело в этом.
Он распахивает перед ней дверь, пропуская в гостиную.
Селию усаживают между Чандрешем и Тсукико.
— Это куда лучше, чем провести вечер в одиночестве, не так ли? — спрашивает Тсукико и расплывается в улыбке, когда Селия кивает в ответ.
Во время перемены блюд, вызывающих ее искреннее восхищение, Селия развлекается тем, что пытается разгадать, какие отношения связывают присутствующих. Она прислушивается к разговорам, подмечает эмоции, скрываемые за смехом и светской беседой, запоминает, на ком задерживаются взгляды.
С каждым выпитым бокалом вина Чандреш все чаще посматривает на своего обаятельного секретаря, и Селия подозревает, что мистер Алисдер, неподвижно стоящий в некотором отдалении, тоже это замечает, хоть и не подает виду.
Три перемены блюд уходит у нее на то, чтобы определить, к какой из сестер Берджес мистер Баррис испытывает большую симпатию, но к тому моменту, когда на столах появляются тарелки с очередным деликатесом, оказавшимся на поверку перепелами, приправленными корицей, ее догадка превращается в уверенность, хотя она все еще не может понять, знает ли Лейни о его чувствах.
Все присутствующие называют мадам Падва Tante, хотя она скорее производит впечатление матери всего семейства, а не тетушки. Когда Селия, обратившись к ней, называет ее Madame, все взгляды удивленно устремляются на нее.
— Слишком благообразно для циркачки, — замечает мадам Падва, блеснув глазами. — Нам придется слегка распустить твой корсет, если мы и впредь собираемся водить с тобой дружбу.
— Я полагала, что до корсета дело дойдет только после ужина, — спокойно возражает Селия, вызывая всеобщий хохот.
— Мы собираемся водить дружбу с мисс Боуэн независимо от состояния ее корсета, — заявляет Чандреш. — Пометь это у себя, — добавляет он, обращаясь к Марко.
— Про корсет мисс Боуэн я все записал, сэр, — отвечает Марко, и за столом раздается новый взрыв смеха.
В его глазах Селия замечает уже знакомую улыбку, но он тут же отводит взгляд и вновь теряется в глубине комнаты, столь же поспешно, как призрак отца в темноте.
Подают следующее блюдо, и Селия продолжает наблюдать и прислушиваться, гадая между делом, ягненок скрывается под слоем воздушного теста и изысканным винным соусом или это что-то более экзотическое.
В Таре есть нечто, будящее в ней смутное беспокойство. Время от времени на ее лице появляется выражение, граничащее с испугом. Она то живо участвует в разговоре, заливаясь хохотом вслед за сестрой, то с отсутствующим видом смотрит на горящие свечи.
И лишь когда в очередном приступе смеха Селии слышится сдерживаемое рыдание, она понимает, что Тара напоминает ей мать.
Когда подают десерт, все разговоры стихают. На тарелках лежат шарики из тончайшей дутой карамели, разбив которые можно добраться до взбитых сливок.
После того как тонкие стенки с треском ломаются, все очень скоро понимают, что начинка в одинаковых на вид шариках совершенно разная.
Ложки так и мелькают над столом, пока гости угощают друг друга. Некоторые вкусы узнаются сразу — например, имбирь с персиком, или кокос с карри, другие же разгадать так и не удается.
Селии явно достался медовый шарик, но какими травами он приправлен, из-за сладости блюда никто не может распробовать.
После ужина гости перемещаются в кабинет, чтобы продолжить беседу за кофе и бренди. В какой-то момент большинство гостей заявляет, что уже очень поздно, и пора расходиться, но Тсукико замечает, что для цирковых артистов вечер только начинается.
Когда все-таки доходит до прощаний, Селию обнимают с тем же радушием, что и всех гостей. Некоторые приглашают ее встретиться за чашкой чая, пока цирк будет в Лондоне.
— Спасибо, — поворачивается она к Тсукико, когда они выходят на улицу. — Я и не ожидала, что мне так понравится.
— Самые приятные удовольствия — те, которых не ждешь, — улыбается Тсукико.
Пока гости расходятся, стоящий у окна Марко успевает бросить последний взгляд на Селию, прежде чем она растворяется в ночи.
Он поочередно обходит гостиную и кабинет, а затем спускается на кухню, чтобы проследить, все ли в порядке. Прислуга уже разошлась. Он задувает последние свечи и поднимается на один из верхних этажей проведать Чандреша.
— Восхитительный был ужин, тебе не кажется? — спрашивает тот, когда Марко появляется в дверях апартаментов, занимающих весь пятый этаж. Каждая из комнат освещена множеством марокканских светильников, отбрасывающих на пышную мебель разноцветные тени.
— Несомненно, сэр, — откликается Марко.
— И на завтра никаких дел. Или уже на сегодня, учитывая, который сейчас час.
— Днем у вас назначено совещание по поводу балетного репертуара в следующем сезоне.
— Ох, да, я и забыл, — морщится Чандреш. — Отмени его, ладно?
— Конечно, сэр, — говорит Марко и делает пометку в блокноте.
— И вот еще, закажи несколько ящиков того бренди, которое привез Итан. Мне ужасно понравилось.
Марко кивает, делая очередную запись.
— Ты же еще не уходишь? — спрашивает Чандреш.
— Нет, сэр, — качает головой Марко. — Я подумал, что уже слишком поздно, чтобы идти домой.
— Домой, — повторяет Чандреш, словно это слово ему кажется чужим. — Это такой же твой дом, как и квартира, которую ты зачем-то продолжаешь снимать. На самом деле, даже в большей степени.
— Я помню об этом, сэр, — откликается Марко.
