— Не знаю. Думаю, еще недельку. Все зависит от того, когда закончится благоустройство дома у Инес.
— Вы поедете на юг Франции? — спросила Лора.
Коулмэн вспомнил, что раньше не выказывал четкого намерения, и решил сказать правду:
— Я обожаю общество Инес, но меня ужасно тянет домой, в Рим.
Коулмэн заметил взгляд, которым обменялись Смит-Питерсы, подумав, должно быть, про себя, каким, наверное, смелым и отчаянным человеком он должен быть, если осмеливается оставаться в городе, где в любой момент может выплыть тело убитого им человека. Ему показалось, что Фрэнсис внимательно изучает его руки, с почтительным интересом вслушивается в его голос. Лора смотрела на него как на нечто уникальное, такое, что она вряд ли когда-нибудь еще увидит в жизни. Он также заметил, что Инес сегодня не так раскованна, как обычно, и старается не пропустить ни одного слова из их беседы. Но, судя по всему, Инес не заметила ничего такого, что могло бы омрачить сегодняшний день.
Смит-Питерсы надеялись, что в пятницу все-таки уедут во Флоренцию. Они считали, что рабочим пора уже было закончить прокладку труб в их доме.
Когда Коулмэн и Инес вернулись в отель, Коулмэна ждала новость — некто мистер Зордай спрашивал его в четыре часа и обещал справиться позже. Коулмэну не понравилось имя — в нем слышалось что-то угрожающее.
— Он заходил дважды, — сообщил Коулмэну дежурный за стойкой. — И сказал, что придет еще.
— Так он даже заходил? — удивился Коулмэн.
— Да, да, сэр. Он был здесь.
Высокий шатен вдруг подошел к Коулмэну, улыбаясь. По виду — чистый американец, подумал Коулмэн.
— Мистер Коулмэн? — сказал тот. — Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Меня зовут Сэм Зордай. Я представляю частное сыскное агентство «Мюлхолланд» и нахожусь здесь по поручению мистера Томаса Гаррета из Сент-Луиса. — Он посмотрел на Инес и улыбнулся.
— Очень приятно, — сказал Коулмэн. — Это мадам Шнайдер.
Инес поздоровалась. Зордай отвесил ей легкий поклон.
— Мистер Коулмэн, могу я поговорить с вами наедине или вам сейчас неудобно?
— Нет, нет, пожалуйста, — ответил Коулмэн. — Дорогая, я поднимусь через несколько минут, — сказал он, обращаясь к Инес. — У тебя есть ключ?
Инес направилась к лифту, Зордай проводил ее взглядом.
— Присядем где-нибудь в вестибюле? — предложил Коулмэн, указывая в дальний угол, где стояли два кресла и столик.
Зордай одобрил предложение. Они уселись в кресла.
— Как долго вы еще пробудете в Венеции? — спросил Зордай.
— Не знаю. Быть может, неделю. Все зависит от погоды. В последнее время она нас не баловала.
— А потом куда поедете?
— Думаю, домой, в Рим.
— Скажите, нет ли у вас каких-нибудь соображений относительно того, куда мог деться Рэй Гаррет?
— Никаких.
— Я был сегодня в полиции и имел с ними беседу. Я не очень хорошо говорю по-итальянски, но все же как-то справляюсь, — прибавил он все с той же лучезарной улыбкой. — Не могли бы вы рассказать мне, что все-таки случилось той ночью?
Коулмэн спокойно и терпеливо принялся снова рассказывать свою историю, упомянув о том, что Рэй выглядел подавленным, но все же не до такой степени, чтобы это можно было назвать отчаянием. Он не пил и поделился с Коулмэном своей печалью по поводу самоубийства Пэгги, сказал, что не имел ни малейшего представления о состоянии, в котором она находилась. Очень сожалел, что не заметил вовремя никаких признаков и не смог предотвратить то, что она совершила.
— И что вы сказали ему? — поинтересовался Зордай.
— Я сказал: это уже произошло и мы не можем ничего поделать.
— Вы не были злы на него? Как вы к нему относились? Он вам нравился?
— Да, с ним все было в порядке. Вполне приличный молодой человек. Иначе я бы не позволил своей дочери выйти за него. Правда, на мой взгляд, у него несколько слабоватый характер. Пэгги все-таки нужен был более жесткий человек.
— Вы пытались как-то подбодрить его в ту ночь?
Коулмэну хотелось сказать «да», но он догадался, что Зордай наверняка захочет поговорить со Смит-Питерсами, поэтому ответил:
— Я сказал: это уже произошло и это удар для нас обоих. Во всяком случае, что-то в этом роде.
— Скажите, была ли у него причина остаться с вами наедине в ту ночь? В полиции мне сказали, что все разошлись, оставив вас за столом одних.
— Он сказал, что хочет кое-что объяснить мне. Я догадывался, что именно — что он сделал все возможное для Пэгги, пытался отвести ее к психиатру в Пальме, но она отказалась. И Рэй хотел, чтобы я знал: в этом нет его вины. — Коулмэн чувствовал, что Зордаю нисколько не интересно, почему Пэгги покончила с собой, и считал, что этих слов вполне достаточно.
— Как долго вы разговаривали?
— Минут пятнадцать.
Зордай не делал записей.
— Сегодня я осматривал его вещи в «Пенсионе Сегузо». На рукаве одного из пиджаков я нашел две дыры от пули. Она прошла навылет. — Он улыбнулся и прибавил: — Девушка, упаковывавшая его вещи в чемодан, не заметила этих дыр. Точно такие же я нашел и на одной из рубашек, на ней также остались пятна крови. Он, очевидно, пытался отстирать ее.
Коулмэн внимательно слушал.
— Он не говорил вам, что в него стреляли?
— Нет, ничего не говорил.
— Если человек захочет застрелиться, он выберет другое место, а никак не руку. Поэтому я считаю, что в него стрелял кто-то другой.
Коулмэн сделал вид, что задумался:
— В Венеции?…
— Да. Или в Риме. Или на Мальорке. Этого я не знаю. — Зордай сделал паузу. — У него были враги?
— Понятия не имею.
Единственное, что Зордай записал для себя, — это имена Смит-Питерсов, адрес их отеля и имя миссис Перри, проживавшей в «Эксельсиоре» на Лидо. Коулмэн подумал, что миссис Перри могла уже уехать из Венеции, и сообщил об этом своему собеседнику.
— А все-таки что за человек этот Рэй Гаррет? — спросил Зордай.
Коулмэн подумал, что Зордай, должно быть, уже располагает подробной информацией, полученной им от родителей Рэя, поэтому сказал:
— О, вполне интеллигентный, спокойный, сдержанный и, на мой взгляд, излишне робкий.
— То есть?
— Ну, очень сдержанный.
— Меланхолик?
— Ну, настолько хорошо я его не знаю. То, что интроверт, это точно. Любит проводить время в одиночестве.
— А что вы думаете о его планах относительно галереи? Они продвигались успешно?
— Последнее, что я слышал, — это то, что он пытался получить помещение в Нью-Йорке. Он хочет выставлять европейских художников. У него отличный вкус, и он прекрасно разбирается в искусстве. Кроме того, у него есть деньги, так что он может позволить себе многое.
