Когда Честер пришел в себя и приподнял голову, он почувствовал, что одеяло, пропитанное кровью, прилипло к его лицу. Честер потрогал нос и испуганно отдернул руку. Он лежал в камере на койке. Солнечный луч, яркий, но холодный, падал ему на лицо. Честера бил озноб. Зубы стучали. Он стиснул их, глядя в напряжении на серую стену перед собой.
Осознание того, что с ним произошло, как он оказался здесь, пойманный полицией, полуголый и избитый, явилось для него совершеннейшим потрясением. Все неудачи и поражения, которые случались с ним прежде, были пустячными в сравнении с этим. Пропасть, в которую он сорвался, оказалась слишком глубока, чтобы надеяться выбраться. Мысли и ощущения как бы слились в одну мучительную боль, одновременно и душевную и физическую. Мозг словно сжался в крохотный комочек и был теперь где-то далеко. Честер вспомнил про фотографию. Ему назвали имя Филиппа Ведекинда, когда ее показали. Но ведь эта фотография значилась не за Ведекиндом. Райдел сообщил бы им это. Она могла прийти только из Америки, из Государственного департамента. Ее не было в записной книжке агента. Это фотография из паспорта Честера Макфарланда. Он приподнялся на койке. Райдел Кинер — вот кто всему виной. Райдел Кинер, из-за которого он убил Колетту и который сейчас в Париже. Честер поклялся, что убьет его, даже ценой своей жизни.
Кто-то вошел в камеру. Жандарм с жестяной миской какой-то баланды. Жандарм улыбнулся, и его улыбка была дружелюбной, не насмешливой.
Честер свесил ноги и встал. Движения его были очень медлительны, и жандарм не сразу заметил, что происходит. Честер расстегнул у него кобуру и вытащил пистолет.
Миска с похлебкой упала на пол.
Честер знаком приказал жандарму стать к стене. За дверью камеры послышался шорох, и Честер нажал на курок, целясь в жандарма, который принес ему еду. Пистолет дал осечку. Честер пытался снять предохранитель, когда пуля попала ему в бок. Он упал, и вторая пуля пробила ему щеку.
Глава 21
Как оказалось, Честера давно мучил или же охватил в последние минуты панический страх перед смертью. Он «исповедался», плача и с трудом дыша, священнику, оказавшемуся католическим, которого полиция спешно доставила в его камеру. Райдел узнал обо всем этом в полдень в полицейском участке Клюни, где его содержали после того, как полиция задержала его в кафе на бульваре Осман. Когда полиция появилась в гостинице «Элизе-Мэдисон», Честера там уже не было. Он сбежал, бросив все свои вещи. Поиски в парижских гостиницах, аэропортах и на железнодорожных вокзалах ничего не дали. Вскоре из Марселя пришло известие о том, что Честера задержали. Его нашли на улице, лежащим у сточного желоба, без денег, без документов, в одном пальто. Райделу сообщили об этом около десяти утра, когда он проснулся в камере, куда его переместили. Примерно в то время, когда это стало ему известно, Честер умирал. Райдел узнал об этом позже. Весть о смерти Честера пришла в полдень.
Уже умирая, на последнем издыхании, Честер признался священнику, а с ним и полицейским, стоявшим рядом, что он Уильям Чемберлен и он же Честер Макфарланд — это имя было его настоящим. Он рассказал, задыхаясь и останавливаясь то и дело, так как из-за раны в легком у него шла горлом кровь, об убийстве им в афинской гостинице «Кингз-палас» греческого агента. Жандарм, сообщивший об этом Райделу, зачитал ему текст признания, переданного по радио марсельской полицией.
«…Райдел Кинер застал меня в коридоре гостиницы, когда я тащил тело греческого агента. Я пригрозил, что, если он расскажет кому-нибудь об убийстве, я заявлю, что это сделал он. Я заплатил ему за молчание и настоял, чтобы он остался со мной. Так я мог за ним постоянно приглядывать. Райдел Кинер ни в чем не виновен. Я заставил его помочь мне спрятать тело в кладовой гостиницы. Это неправда, будто он шантажировал меня. Неправда».
— Это так? — спросил жандарм.
В камере Райдела, дверь в которую теперь была открыта, находились еще двое полицейских.
— Продолжайте, — попросил Райдел.
«Я виновен в мошенничестве, подлогах и надувательстве многих граждан в Соединенных Штатах. Я использовал Райдела в качестве осведомителя и телохранителя, пока он не начал ухаживать за моей женой. Я вышел из себя. Я пытался убить его в Кноссе. Он много знал и потому был опасен. Но ваза вместо него попала в мою жену. Я сказал Райделу, что, если он попытается донести на меня в полицию, я заявлю, будто это он убил ее, пытаясь избавиться от меня. Я не хочу умирать. Я боюсь смерти. Мне только сорок два. Я умираю?.. Держите мою руку, держите мою руку…»
— Остальное — бессвязный бред, — закончил жандарм.
Услышанное глубоко потрясло Райдела и на какой-то миг даже заставило растеряться, словно это была сплошная неправда. Будто он услышал о собственном отце что-то опустошающее, невероятное. И все же Райдел знал, что именно Честер выразил эти мысли, которые француз облек в просторечный французский и растянул в длинные предложения. Честер, вероятно, сказал все, что мог, лишь бы они поняли: «Райдел Кинер ни в чем не виновен». Честер на поверку оказался добр, более чем добр. На глазах у Райдела выступили слезы.
— То, что он рассказал, правда? — спросил наконец жандарм.
— Это… в основном правда.
Райдел дрожал, слезы готовы были выступить снова. Он глядел на жандарма, писавшего что-то внизу листа. В самом начале своего признания Честер заявил, будто знает, что Райдел Кинер уже рассказал обо всем в Париже. Но это было не так. Райдел ни словом не упомянул о Макфарланде. Он не менял своих показаний о том, будто встретил Чемберленов на Крите. Полиция сама узнала о Макфарланде после того, как перехватила корреспонденцию на имя Филиппа Ведекинда в парижском отделении «Американ экспресс». Об этом рассказали Райделу. Была послана телеграмма в Нью-Йорк с просьбой разыскать человека по имени Джесси Доути, и таким образом полиция смогла связать Ведекинда с Макфарландом.
Жандарм — не тот, который читал признание Честера, а который допрашивал Райдела вчера вечером после задержания на бульваре Осман, — спросил:
— Вы подтверждаете, что видели Макфарланда в коридоре гостиницы, когда он тащил тело греческого агента?
— Да.
— Вы были знакомы с Макфарландом?
— Нет.
— Вы встретили его тогда в коридоре впервые? Совершенно случайно?
— Да.
— И он угрожал обвинить вас, если вы заявите на него?
Вопрос звучал явно скептически.
— У него в кармане был пистолет, — сказал Райдел. — Пистолет агента. И он хотел, чтобы я помог ему отнести тело в кладовую. Ну а после того, как мне пришлось сделать это, я чувствовал себя виновным как соучастник.
Жандарм кивнул.
— И тем не менее ваше участие должно быть внесено в протокол. — Он посмотрел бумаги, которые держал в руках.
Райдел сознавал, что наполовину солгал, но ведь Честер солгал целиком, тем самым спасая Райдела. Ложь Честера должна спасти его. Лгали они оба. Райдел, опустив убийство в Афинах и заявив, будто встретил Чемберлена на Крите. В глазах полиции такое упущение выглядело как попытка скрыть факт соучастия в преступлении. Он один, подумал Райдел, будет знать — или верить, — что скрыл происшествие в гостинице как для того, чтобы спасти Честера от обвинения в убийстве, так и чтобы обезопасить себя от обвинения в соучастии. Райдел пока еще не знал, не мог знать, из-за пяти жандармов, теснившихся в его крохотной камере, как с этой ложью смирится его совесть.
