Честер взял такси и отправился в сторону площади Конституции. Вышел на углу улиц Стадиу и Бухарестской, пройдя полквартала, разыскал магазин, торговавший чемоданами, и купил небольшой черный чемодан из воловьей кожи, истратив оставшиеся у него драхмы. После чего направился в банк и поменял триста долларов. В течение следующих двадцати пяти минут он, не подавая виду, что торопится, обошел два магазина и купил три рубашки, брюки, твидовый пиджак, пижаму, носки и нижнее белье, сняв с каждой вещи ярлыки. В аптеке купил зубную щетку американского производства и зубную пасту. Без двадцати одиннадцать Честер уже сидел в такси, следовавшем в сторону аэропорта. Он рассчитывал, что полицейский агент, дежуривший в гостинице, не заметит его исчезновения до полудня, а то и до двух часов. Вчера Честер не выходил из номера до одиннадцати. Он вполне мог и сегодня провести всю первую половину дня в номере и даже заказать туда ланч. Честер успел на самолет, оказавшийся заполненным лишь на три четверти. Первая посадка предстояла на Корфу, затем — Бриндизи и, наконец, Рим, где Честер собирался пересесть на самолет в Париж. Пассажирами были в основном греки — так, во всяком случае, показалось Честеру, — угрюмые, необщительные, путешествовавшие явно по делам. Паспортный контроль в аэропорту прошел быстро и оказался формальным. Теперь Честер не волновался из-за своего фальшивого паспорта. Это была действительно надежная защита: непроницаемая маска, крепкая броня. Легко и небрежно он расписался в таможенной декларации.
Честер окончательно успокоился и даже немного выпил, пока самолет летел над Ионическим морем. Когда подошло время ланча, он с аппетитом поел. В десять часов вечера Честер был уже в Орли и, получив багаж, на такси направился в Париж. Он чувствовал себя в безопасности, спокойно и счастливо, точно вернулся домой. По крайней мере, во Франции Честер понимал язык. Отсюда он мог послать телеграммы, простые, лаконичные, но крайне важные, текст которых обдумывал во время полета из Афин. Одну — Джесси Доути: «Привет, Джессибел!» Возможно, и не совсем так. Это было шутливое прозвище, которым иногда называли его приятели. Это был один из способов дать понять Джесси, что телеграмма от некоего Ведекинда в действительности исходит от него, Честера.
Честер попросил водителя остановиться возле Дворца инвалидов. Это было единственное известное ему место в Париже, где он мог отправить телеграмму в столь поздний час. Честер написал Джесси Доути:
ПИШИ ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ ФИЛИППУ ВЕДЕКИНДУ, АМЕРИКАН ЭКСПРЕСС, ПАРИЖ. ПОВТОРИ ОТПРАВЛЕНИЯ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 10 ДНЕЙ. ТЕЛЕГРАФИРУЙ СЛУЧАЕ НЕОБХОДИМОСТИ. ФИЛ
Внизу бланка он подписался полностью: Филипп Джефрис Ведекинд. Подумал и добавил к тексту телеграммы заключительную фразу: Сообщи Вику и Бобу.
Затем вернулся к ожидавшему его такси и велел водителю ехать в гостиницу «Монталамбер». Честер никогда прежде не останавливался в ней. Просто он и Колетта пару раз заходили в бар гостиницы «Пон-Руаяль», расположенной по соседству с «Монталамбер». Выглядела она вполне прилично, и, значит, можно было рассчитывать на теплый номер и хорошее обслуживание. Честер предпочел бы остановиться в «Георге V». Но увы! Его там знают. Реальность напомнила о себе, наказывая за излишнее упоение свободой. Когда Честер вошел в двери «Монталамбер», его внезапно охватил страх. Что, если в этой гостинице останавливался настоящий Филипп Ведекинд? Но все обошлось. Честер получил номер с ванной на пятом этаже. В номере он пробыл недолго. Достал из чемодана пиджак и брюки и повесил в шкаф. Пижаму положил на кровать. Французский таможенник в Орли, осматривая чемодан, удивился:
— Как мало вещей, мсье.
Честер грустно вздохнул:
— Меня ограбили пару дней назад. Пришлось все покупать заново.
Разговор был на английском. Таможенник не поинтересовался, где Честера ограбили, и только сказал:
— Сочувствую.
Он лишь мельком взглянул на Честера. Его больше интересовало содержимое чемодана. Через несколько секунд досмотр был закончен.
На углу улиц Бак и Университетской Честер перехватил горячий сэндвич с сыром и устрицами. Теперь он видел свое положение более реально. Опасности, грозившие Честеру в Афинах, остались позади, но здесь, в Париже, его подстерегали новые. И главной из них была та, что Райдел Кинер, возможно, по-прежнему жив и знает его новое имя. Нико заверил, что ни он, ни Фрэнк не проболтаются Райделу: таково было одно из условий договора, и Честер за это хорошо платил. Но можно ли быть уверенным в Нико? Едва ли. Так же как и в Андреосе, получившем от Честера пять тысяч долларов фактически лишь за обещание выполнить его поручение. Честеру оставалось только надеяться, что его не обманут. Впрочем, на что Честер действительно рассчитывал, так это на то, что Райдел воздержится от обвинений Честера в убийстве Колетты и от попытки навести полицию на его след. Ведь если зайдет речь о греческом агенте, Райдел сам окажется в достаточно щекотливом положении, так как помогал Честеру прятать труп. Это представит все показания Райдела и его самого в не очень-то выгодном свете. Впрочем, ему достаточно снять телефонную трубку и, не называя себя, сообщить греческой полиции о том, что Честер скрывается теперь под именем Филиппа Ведекинда. Райделу даже не обязательно говорить, кто он и откуда у него эта информация. Вот в чем была реальная опасность. Честер понял, насколько он рискует. Но что поделаешь, у него не было выбора. Он должен дождаться известия от Джесси и лишь после этого вылететь в Штаты.
Честер направился обратно в гостиницу. Мало-помалу к нему возвращалась уверенность в себе и ощущение своей силы. Ну что ж! Если его все-таки арестуют, он заставит Райдела Кинера покрутиться, за свои деньги он получит полное удовольствие. У него достаточно сил, чтобы засадить Райдела. Честер похвалил себя за выдержку. Он еще покажет этому мерзавцу, этому полоумному искателю приключений, с кем тот имеет дело.
Честер подумал о своей телеграмме, которую Джесси получит рано утром по нью-йоркскому времени. Этой ночью он спал крепко.
На следующий день в двенадцать часов Честер зашел в «Американ экспресс» узнать, нет ли для него вестей. Он понимал, что вряд ли Джесси ответит так быстро, и все же хотел убедиться. Судя по всему, он выбрал не лучшее время. В цокольном этаже, где выдавалась корреспонденция, царили шум и толчея. Пожилые туристы, молодые люди в джинсах и теннисных туфлях, девушки в узких брюках и парусиновых тапочках стояли в очередях у стоек, обозначенных буквами. Честер боялся встретить кого-либо из американцев, кто знал его как Говарда Чивера.
— Ведекинд, — сказал Честер девушке за стойкой, когда подошла его очередь, и показал паспорт.
Девушка ушла проверить и, вернувшись, покачала головой.
Честер поблагодарил, поднялся по лестнице и вышел из здания. Ему захотелось написать Бобу Гамбарделу в Милуоки подробное письмо. Старине Бобу. Он поймет Честера. Когда дела не ладились, Боб лишь вздыхал: «Милостивый Иисусе», устало и смиренно улыбался и запускал пальцы в шевелюру. Он никогда не терял головы, что бы ни случилось. Честер знал его уже четыре года. Он рассказал бы Бобу о Райделе Кинере. О том, как тот задумал шантажировать Честера в тот самый момент, когда застал его беседующим с греческим агентом. Упомянул бы о том, что, очевидно, Райдел к тому времени уже пару дней следил за ним, богатым на вид американцем, из которого можно выудить немного денег. Райдел Кинер зашел в гостиницу следом за греческим агентом. Оценив ситуацию, он убил полицейского, ударив его дубинкой, после чего пригрозил свалить всю вину на Честера, если тот не заплатит. Честер полагал, что, если он расскажет эту историю кому-либо из своих американских друзей, она будет иметь больший вес, чем то, что он уже сообщил греческой полиции в Афинах. Честер рассказал бы Бобу о настойчивых ухаживаниях Кинера за Колеттой, о ее трагической гибели, когда Кинер попытался убить его. Об угрозах, опасностях, которым подвергался, о том, как вынужден был сменить паспорт, чтобы избавиться от Кинера, преступника, который по-прежнему на свободе и скрывается в Афинах. Наконец, перекусив в кафе на Елисейских Полях, Честер заплатил официанту, чтобы он принес писчей бумаги, и, допивая бутылку белого вина, принялся за письмо. Он просидел за столиком почти до пяти, выпил еще пару рюмок виски, после чего вернулся на улицу Опера в «Американ экспресс».
