– Несчастья стали сыпаться на меня примерно год назад.
Сначала мы навсегда разругались с Леной.
– Я знаю.
– Потом мою верную помощницу Галю пришлось уволить за
воровство.
– И это слышала.
– А еще Наташа ушла от Кита и уехала за границу, да еще
неприятность с Сониной случилась.
– Знаю и об этом, – закивала я. – В общем, вы остались без
подруг, пусть даже таких, как Катя.
– Верно, но я постепенно привыкла. Вместо Гали у нас стала
работать Раиса, сестра Наты, очень милая девушка. Они с Наташей похожи. Вернее,
Рая – этакая карикатура на Нату, та ведь красавица, но сходство явное, особенно
в голосе и в манерах. Вскоре Кит привел в дом Лизу, милую девочку, и мы вроде
зажили спокойно. До мая, во всяком случае…
– А что случилось в мае?
Ми замялась, потом тряхнула головой.
– Меня внезапно вызвал к себе хозяин издательства. Алексей
Лагутенко.
Глава 32
Смолякова, несмотря на свой уже звездный статус, постоянно
боится, что ее выгонят вон из «Марко». Приглашение в кабинет к Лагутенко она
восприняла с ужасом. На дрожащих ногах писательница вползла в хозяйские
владения, обвалилась в неудобное модное кресло и замерла в ожидании слов:
«Уважаемая Милада, ваши рукописи нам более неинтересны».
Но Алексей произнес иную фразу:
– Ты только не волнуйся, я почти контролирую ситуацию. Речь
идет о Никите.
Милада вцепилась пальцами в жесткий край сиденья, а Лагутенко
начал осторожно, по чайной ложке, выдавать сведения.
Никита обратился в службу безопасности «Марко» с просьбой о
помощи. Он некоторое время назад решил вновь заняться бизнесом – открыть
парикмахерский салон, и добрая мама дала ему на раскрутку денег. Кит снял
помещение, закупил оборудование, и тут на него наехал некий Макей, парень с
богатым уголовным прошлым, который потребовал от начинающего бизнесмена
двадцать тысяч долларов в месяц…
– Сколько-сколько? – подскочила я, перебив рассказ
Смоляковой. – Офигеть!
– Верно, – кивнула Ми. – Но слушайте дальше. Тот Макей
сказал Никите: «У твоей мамочки полно бабок, пусть платит, иначе либо тебя
украдут, либо Настю».
Смолякова встала, налила себе воды прямо из-под крана и
продолжила:
– Вот это все мне и рассказал Лагутенко. А потом велел
сидеть дома и не выпускать из особняка Кита и Настю.
– А вы что сделали?
Ми вздрогнула.
– Ну, понимаете, мои книги читают многие… Есть среди них
всякие люди, и, в частности, один человек, нынче крупный бизнесмен, а раньше… в
общем…
– Вы пошли к криминальному авторитету и попросили его
устроить встречу с Макеем? – догадалась я.
Кивок.
– И он помог?
Кивок.
– Вы поговорили с Макеем.
Кивок.
– Господи, да объясните же наконец! – взмолилась я.
Смолякова поставила чашку в мойку, нервно поправила свои
крашеные, слишком рыжие волосы и продолжила рассказывать:
– Этот Макей оказался с виду нормальным парнем. Мимо
подобного на улице пробежишь и не обернешься. Но вот на контакт он не шел.
Спрашиваю: «Вы знаете Никиту Смолякова?» Отвечает: «Вероятно». – «Хотите от
него денег?» – «Может, и так, а может, нет».
Поговорив с ним в подобном духе с полчаса, Ми устала и
сказала:
– Извините, мне пора.
И тут вдруг Макей с некоторым смущением попросил:
– Книжечку моей маме не подпишете? Она ваша фанатка.
– Конечно, – кивнула Ми. – Как ее зовут?
– Маму? Анна.
Смолякова раскрыла томик и привычно вывела на странице:
«Милой Анечке с любовью».
– Не понял! – растерянно воскликнул Макей. – Это что, вы,
типа, мою маму любите?
– Конечно, – пожала плечами Ми.
– А за что?
– Я люблю всех своих читателей, – спокойно пояснила Милада.
– Для меня нет разницы, знакомы мы или нет, просто люблю, и все.
– Даже несмотря на то, что она мать настоящего пацана? –
окончательно растерялся Макей.
Милада улыбнулась.
– Думаю, у нас с вашей мамой много общего. Например, мы
любим своих детей, увлекаемся детективами. Она не вяжет?
– Угу, шевелит спицами, – окончательно растерялся Макей.
– Вот. И я тоже! Ладно, мне пора, прощайте.
– Стой! – рявкнул Макей. – Садись и слушай. В твоем доме
живет крыса. Она ко мне обратилась, за пополам.
– Не поняла, – выдохнула Ми.
– Ну, типа, крыса хочет десять кусков, и столько же мне
каждый месяц течь станет, – пустился в объяснения Макей. – Чтоб ты поверила,
еще скажу: крысятина в «Марко» пожаловалась. Говорил я: «Не делай этого,
слишком хитро». А крыска захныкала: «Не, иначе не прокатит. А так классно
получается: я ни при чем, сам ничего не просил, вроде как маму волновать не
хотел, а Лагутенко ей непременно расскажет. Начнут проверять, узнают: все
верно, есть такой Макей». Эй, ты чего, типа, такая синяя стала?
– Ерунда, – отмахнулась Ми, – продолжайте, пожалуйста.
– А я че? Кто ж от денег откажется? – спокойно признался
Макей. – Только я вот что решил – с той крысой дела иметь не стану. Езжай
домой, отбой дам. Не корчись, ни тебе, ни девке, ни крысе ничего не грозит. Ты,
типа, моей маме «с любовью» написала, а для меня мама – все! Хорош, шныряй
отсюда, да знай, что с крысой живешь. Она страшное животное, никогда крысятине
человеком не стать…
Смолякова закашлялась и снова схватилась за воду.
– Дальше-то что? – в нетерпении воскликнула я.
Милада вытерла рот рукой.
– Еле до дома доехала и в кровать упала. А утром Лагутенко
позвонил, сказал, что Никита его ночью потревожил. Радостный такой был,
закричал в трубку: «Извините за поздний звонок, хотел обрадовать: у Макея ко
мне претензий нет, я с ним договорился».
– И как вы поступили?
Милада вздохнула.
