В конце концов старания мои были вознаграждены – я добралась
до столика и радостно заговорила с любимой писательницей:
– Здравствуйте! Вы не помните меня? Вы подписывали не так
давно, зимой, мне книгу!
Милада заулыбалась, а Водовозова воскликнула:
– Девушка, сами подумайте, мыслимо ли всех упомнить?!
– Я Даша, с собаками… – продолжала напоминать я. – Вот
смотрите, какое фото…
– Ой, мопсик! – восхитилась Настя. – И йорк, как у нас.
Какие славные!
– Где ваша книга? – нервно потребовала издательская Рита. –
Имейте совесть, писательница плохо себя чувствует.
– Эй! – вдруг требовательно закричали сзади. – Газета «Желтуха».
Снимочек можно?
Я вздрогнула, повернула голову и увидела молодого парня с
лохматой головой, облаченного в донельзя затертые джинсы и мятую рубашку. На
шее у него болтался фотоаппарат.
Водовозова прищурила умело подкрашенные глаза.
– Снимайте, вот вам Милада, которую ваша «Желтуха» объявила
пропавшей.
– Что за претензии ко мне? – отгавкнулся корреспондент. – Я
человек подневольный. Велено снять, вот и приехал. Не нравится, главному
жалуйтесь. Так, девушка… Эй, девушка, ау!
– Вы мне? – спросила я.
– Тебе, тебе… Встань слева, протяни Смоляковой книгу…
Я покорно подчинилась нахалу.
– Хм, не очень-то картинка получается… – расстроился
папарацци. – Во! Собачку посадите! Вот сюда, на столик.
– Нет, – решительно возразила Настя. – Чуню не дам!
– Да на фиг мне твоя шавка сдалась! Пусть просто посидит
возле любимой хозяйки.
– Нет! – уперлась Настя.
– Настюша, – сладко пропела Рита с какими-то странными
интонациями, – солнышко мое! Ты же понимаешь, что надо быть вежливой. Устрой
Чуню около мамы, всего на минуту!
Прикусив нижнюю губу, девочка покорилась.
– Прижмите к себе Муню, – велел репортер.
– Чуню, – сердито поправила его Настя.
– Мне без разницы… Чуня, Муня, Пуня, Дуня… – захихикал
парень, щелкая фотоаппаратом. – Милада, улыбнитесь! Эй, девушка, не корчи рожи!
Чуню поближе… обхватите ее…
Смолякова стиснула крохотное тельце. Из Чуни вырвалось
негодующее рычание, потом йоркшириха разинула розовую пасть, утыканную острыми,
белыми зубами, и… цапнула хозяйку за левую руку. На указательном пальце
Смоляковой появились капельки крови.
– Вот дрянь! – завизжала детективщица резким, пронзительным
и совсем даже не больным голосом. – Уберите ее!
Потом она просто отшвырнула от себя йоркшириху. Собачка
свалилась на пол и завизжала, Настя бросилась к ней.
– Чунечка, не плачь… – лопотала девочка, успокаивая нервную
любимицу.
Я слегка растерялась. Что-то в этой сцене было не так… В ту
же минуту вспыхнул дисплей мобильного Смоляковой – очевидно, он работал в
режиме «без звука» и теперь не трезвонил, а просто моргал. Я машинально
отметила, что зимой у Милады был с собой иной вариант сотового, более дорогой и
навороченный, чем тот, что сейчас лежал на столе. Писательница молча схватила
трубку и сунула ее в карман, но я успела заметить, что в качестве заставки у
нее помещено фото цветущего сада, а не снимок ее любимых собак.
– Нам пора, пошли, – велела Рита. – Настя, ты где?
Девочка, не говоря ни слова, прижимая к себе Чуню, нырнула
за стеллаж.
Милада встала и уронила печать. Я нагнулась, подняла ее и
подала писательнице. Смолякова улыбнулась и машинально, ладонью вверх,
протянула ко мне через стол правую руку с забинтованными пальцами. Мой взгляд
зацепился за ее запястье… На нем не было темного родимого пятна. Луч понимания
загорелся у меня в мозгу: вот оно как!
– Спасибо, девушка! – рявкнула Рита, выхватила из моей руки
печать, а потом, уцепив лже-Смолякову за плечо, уволокла ее туда же, за стелаж.
Я растерянно огляделась. Затем вышла из магазина на шумную
Тверскую и, желая спокойно обдумать свое неожиданное открытие, решила посидеть
в расположенной неподалеку кофейне. Заодно выпью чашечку ароматного напитка.
В просторном зале кафе оказалось почти пусто. Я не люблю
сидеть у большого окна и лакомиться пирожными на глазах у толпы, поэтому
двинулась в глубь помещения и вдруг увидела за столиком Настю в компании с
Чуней. У девочки был совершенно несчастный вид. Красный нос мигом выдал
хозяйку: Настюша только что плакала.
Безо всяких колебаний я подошла к ребенку и тихо спросила:
– Можно присесть около вас?
– Тут полно свободных мест, – дрожащим сердитым голоском
отрезала Настя.
– Думаю, мне лучше устроиться тут.
– Почему?
Я села и вынула фото.
– Помните снимок? Пару минут назад в книжном магазине он вам
понравился.
Настя схватила бумажную салфетку, вытерла нос и грустно
ответила:
– Правда, прикольный.
– Смотрите, у меня в мобильном еще есть… Это мопс Хуч,
безобразник и сластена…
– Ой, симпатичный, – оживилась Настюша.
– Рядом питбуль Банди и ротвейлер Снап. Первый обожает
оладушки, любит купаться и боится лягушек, а второй ленивый, но очень интеллигентный.
Еще с ними пуделиха Черри, ей уже очень, очень много лет. Вследствие солидного
возраста у Черрички сильно испортился характер, и она бывает немотивированно
злой. Понимаете, к старости у животных, как и у людей, проявляется все то, что
в прежние годы было нивелировано воспитанием.
– Ага, – кивнула Настя, – у меня есть две бабушки, мамины
бывшие свекрови, они тоже злые, хуже гоблинов.
Я ощутила себя почти родственницей Милады и бойко продолжила
рассказ:
– А это наши кошки, Фифина и Клепа. Между ними сидит Жюли,
она очень смахивает на вашу Чуню.
– Верно, – улыбнулась Настя. – Все йорки хоть и маленькие,
но очень храбрые и преданные.
– Даже бесшабашные. Наша Жюли за мной в огонь прыгнет, хотя,
по идее, ее хозяйка не я. А у вас есть еще животные, кроме Чуни?
