Сонина изумилась до предела.
– Ты хочешь скрыть факт ареста? Но каким образом?
– Я уволилась с работы, – зашептала Ми. – Правда, на службе
пока ни о чем не подозревали, но вчера вышла газета со статьей о процессе, и я,
чтобы не отвечать на вопросы, ушла.
– Ну и ну!
– Ничего, устроюсь.
– Наверное, – пожала плечами Катя.
– Бабки были в санатории, – продолжила Ми, – я им наврала,
что Кита взяли в армию. И Насте то же сообщила, и всем знакомым. Даже Лена
Рыбкина не в курсе. Никто не удивился. Лишь ты правду знаешь, пожалуйста, не
выдавай секрет! Никита страдает безвинно, за благородство души. Он скоро
выйдет, я добьюсь этого.
– Как? – ухмыльнулась Катя. – Ты украдешь свое чадо из-за
решетки? Не смеши.
– Меня тут познакомили с одним дядькой, – сказала Ми, – за
некую сумму он берется решить вопрос. Деньги просит громадные, но ничего, я
отыщу сумму.
– В долг дать не могу, – живо отреагировала Сонина.
– Я и не прошу, – кивнула Милада, – в другом месте найду,
продам все ценное, наскребу, не волнуйся. Только молчи! Никиточка выйдет,
захочет учиться, а люди станут на него коситься. Умоляю, никому ни слова!
– Я-то не проговорюсь, – вздохнула Катя, – но ведь за
бывшими уголовниками надзор осуществляют, и в документах, в анкетах всяких,
указывать про судимость надо.
– Ничего, напишет в нужной графе «нет».
– Дурочка, – снисходительно сказала Катя, – кто же так
поверит? Проверят сведения, и случится скандал.
Ми заломила руки.
– Мой замечательный помощник берется все устроить. Никита
выйдет на свободу через полтора-два года, и сведения о его отсидке уничтожат,
он окажется «чистым». Только придется отдать очень много денег.
Глава 23
Чем дольше я слушала пьяный, сбивчивый рассказ Кати, тем
больше мне делалось жалко Смолякову. Похоже, у женщины действительно
патологическая любовь к сыну. Распространенная болезнь, частенько поражающая
тех, кто в одиночку тащит по жизни ребенка, или тех, кто не слишком-то счастлив
в браке. Подобные женщины всю себя отдают своему чаду, но, увы, не всегда чадо
получается славным. Я, кстати, никогда не завидовала своим знакомым, которых
мамочки окружали неземной любовью. Не совсем просто складывались отношения в
подобных семьях. Очень часто мамы потом начинали третировать повзрослевших
деток, разводили их с мужьями, женами, устраивали сцены ревности внукам, с
невероятной обидой при каждом удобном случае бросая в лицо отпрыскам слова:
«Вот, вырастила неблагодарную свинью! Всю жизнь тебе отдала, а что в ответ
получила?»
Думаю, подобная маменька на самом деле – хотя кому-то такое
утверждение покажется странным – не любит свое чадо. Она эгоистично ждет, что
дитятко сядет у ног родительницы, лишится собственной жизни, будет существовать
около мамаши, и в тридцать лет изображая из себя пятилетку. Кое-кто, в
особенности задавленные чересчур заботливой родительницей девочки, покорно
исполняют предписанную роль и остаются бездетными, старыми девами. Другие,
более бойкие, убегают, бросив мамочку, которая мгновенно вместо патологической
любви начинает испытывать столь же патологическую вселенскую злобу. Встречаются
сыновья и дочери, которые навсегда порывают с такой родительницей любые
отношения, не приходят к ней в гости, не звонят, не пишут писем. Наверное, не следует
чересчур строго судить этих детей – так и волк вырывается из капкана, отгрызая
собственную лапу, ведь перед животным стоит вопрос: жить или не жить?
Но Милада-то совсем иная, она не давила на Никиту. А что
выросло?
– Ага, – с торжеством воскликнула Катя, – чего молчишь?
Давай теперь мне денег! Десять, нет, двадцать тысяч долларов!
– За что? – машинально спросила я и, тут же пожалев о
заданном вопросе, добавила: – Вам лучше сейчас лечь.
Сонина пьяно расхохоталась и погрозила мне пальцем.
– Знаю, знаю! Ты из издательства! Боишься, лопнет светлый
образ матери счастливой семьи? Тогда плати! Ми деньги дает, и ты… ик… ик…
– Вы шантажируете Смолякову! – осенило меня. – Потому и
встречаетесь по восьмым числам. Расчетный день!
Сонина уставилась на меня. Внезапно ее взор начал трезветь,
а мне стало противно. Вот, значит, как обстояло дело! Катерина, узнав о том,
что Кит уголовник, постаралась свести общение со Смоляковой к нулю. Очень
хорошо помню, как Лена Рыбкина сказала: «Одно время Катька совсем исчезла, а
потом, когда Ми стала популярной писательницей, снова со Смоляковой общаться
начала».
Сначала Сонина посчитала дружбу с матерью уголовника лишним
делом, но потом раскинула жадным умишком и сообразила, каким образом можно легко
«заработать» деньги. И теперь она шантажирует Ми.
– Вы о чем? – вдруг абсолютно не пьяным голосом
поинтересовалась Катя.
На меня накатило чувство брезгливости, совершенно
неуправляемое. Так я вздрагиваю до сих пор лишь при виде таракана. Наверное,
поэтому не сумела сейчас сохранить нужную мину и ляпнула:
– Смолякова платит подруге деньги за молчание! Думаю, и
квартиру вам она купила. Неужели не стыдно?
Катерина тряхнула головой, потом спокойно сказала:
– Милада помогает мне, потому что чувствует свою вину.
– Какую? – насторожилась я, крайне удивленная абсолютно
трезвой речью собеседницы.
– Когда на Степочку напали хулиганы, – почти равнодушно
сообщила Катерина, – ему проломили голову, нанесли смертельное ранение.
«Скорая» привезла мальчика в больницу, а там даже не дернулись. Я бегала,
просила сделать операцию, но слышала в ответ: «Не мучайте парня, он скоро
умрет, травма не совместима с жизнью».
Я растерянно заморгала, плохо понимая, куда Сонина сейчас
клонит, потом постаралась разобраться в ситуации.
…Узнав о надвигающейся кончине сына, Катя впала в истерику и
позвонила Ми. Смолякова мгновенно прилетела в клинику, имея при себе немалую
сумму денег. Кроме средств, Ми уже обладала известностью, поэтому медики
всполошились и положили-таки полумертвого Степана на операционный стол. Вопреки
ожиданиям эскулапов парень выжил, но впал в кому. И теперь похож на детсадовца.
– Все мои несчастья от Милады, – закончила Катя. – Не приди
ей в голову мысль приехать в клинику, Степе не стали бы делать операцию, и
сейчас бы я не мучилась, глядя на страдания мальчика. Ясное дело, Ми ощущает
себя виноватой и поддерживает материально того, кого сделала инвалидом.
