– Ты о чем? – вздернула брови Ника.
– Вы же писательница Смолякова!
– Я?
– Ну… Мне в агентстве сказали, это дом литераторши!
Ника быстро оглянулась, потом крепкой, совсем не старческой
рукой уцепила меня, то бишь помощницу домработницы, за плечо и впихнула в
просторную спальню, заставленную статуэтками, вазочками, конфетницами и прочей
лабудой.
– Видно, до тебя, душа моя, дошла неверная информация, –
возвестила дама. – Садись, объясню, что к чему.
– Простите, конечно, но мне убирать надо.
– Сидеть! – пригвоздила меня взглядом к стулу старуха. – Раз
велю – изволь слушать! Значит, так… Я мать мужа Милады, вернее, бывшего супруга.
Мой сын – святой человек. Умный, богатый, красивый, а пожалел никчемную бабу и
из чистой жалости женился на ней. От Милады, право слово, никакого толка, кроме
неприятностей. Ничего она делать не умеет! Мой мальчик уехал из России,
предварительно разведясь с малопривлекательной супругой. Но, будучи человеком
честным, благородным и воспитанным в интеллигентной семье, счел нужным
облагодетельствовать неумеху, дал ей денег на сей, с позволения сказать, замок,
а мне велел: «Мама, приглядывай за хозяйством, иначе Милада добро прогуляет,
профукает, по ветру пустит». Ясно теперь, кто тут хозяйка?
– Ага, – закивала я. – Понятное дело, вы – самая главная.
– Молодец, – улыбнулась наконец довольная Ника, – правильно
рассуждаешь! Значит, чью комнату следует убирать с особым тщанием?
– Вашу.
– И это правильно. Будешь стараться – дам подарок.
– Ой, спасибочки!
– Видно, ты хорошая девушка, исполнительная, – сладко
пропела старуха.
Я потупила взор.
– Вот и ладно, – закончила знакомство с новой прислугой
Ника. – Пойду кофейку попью, а ты принимайся фигурки мыть. Да осторожно,
разобьешь какую – выгоню!
Я окинула взглядом бесконечные ряды разнокалиберных
статуэток и попыталась отбиться от оказанной чести.
– Мне приказано лишь пол тереть.
– Кем же дано такое указание?
– Раисой.
– Райкой?! – с неподражаемым выражением воскликнула Ника. –
Ну-ка, скажи, кто тут хозяйка?
– Вы.
– Значит, мой мою коллекцию, – процедила старуха и
направилась к двери. Но, почти дойдя до порога, притормозила и сказала: – Упаси
тебя бог тронуть вон ту толстую тетрадь. Ясно?
– Да.
– Не прикасайся к ней!
– Хорошо.
– Знаешь почему?
– Нет, простите, конечно.
– В ней мои записи, мысли и наблюдения. Дневник великой,
много страдавшей женщины. Настоящий роман, не чета тем поделкам, которые
строчит Милада. Кстати, ее первая книга украдена у меня!
– Как?!
– Очень просто, – снисходительно кивнула Ника. – Я придумала
историю, набросала вкратце сюжет и – о, моя святая наивность! – рассказала за
чаем о своих идеях, поделилась с теми, кого из благородства пригрела под
широким, уютным крылом. И что? Ну? И что? Отвечай, что?
– Простите, не знаю!
– Нетрудно догадаться! Пока я обдумывала сюжетные линии,
составляла план, Милада живехонько, за недельку, накропала отвратительную
повестушку и сволокла в издательство. Ей там сказали, что текст никуда не
годится, русским языком автор не владеет, выглядит, будто китаец состряпал, но
напечатали.
– Зачем же «Марко» взялось публиковать повесть, если вещь
казалась плохой? – выпала я на минуту из образа придурковатой поломойки.
Ника, к счастью, этого не заметила, усмехнулась.
– Ты, любезная, далека от мира искусства, а я, можно
сказать, плаваю в море культуры много лет. Мой сын – великий литератор.
– Ой, а что он выпустил? – вновь принялась я старательно
ломать комедию. – Люблю читать приключения, а еще рассказы о животных.
Ника скривилась.
– О боги! Милочка, тебе лучше увлекаться, с позволения
сказать, творчеством Милады. Думаю, оно придется тебе по вкусу. Мой сын создает
эпическое произведение, полномасштабное полотно, чем-то напоминающее великий
роман «В поисках утраченного времени». Ты, естественно, никогда не слышала об
этой книге.
– Ничего не знаю о Прусте,
[3] – живо подтвердила я и тут же
прикусила язык. Более идиотского замечания из уст помощницы домработницы и
придумать трудно.
Но Ника снова не обратила внимания на мою оплошность – то,
что неотесанная баба-поломойка правильно назвала автора эстетской книги, ее не
удивило. Очевидно, ей, занятой исключительно собой, любимой, просто не было
дела до окружающих.
– Мой великий сын, – вздохнула она, – тщательно, в деталях,
описывает каждый свой день. Это будет величайшее произведение эпохи, оно
переживет века, станет пособием для тех, кто захочет изучить быт и нравы
человечества на рубеже двадцатого и двадцать первого веков. Ясно?
– Но, простите, конечно, получается, что роман можно
опубликовать лишь… э… после смерти автора?
Ника вскинула подбородок.
– Да! И в этом основное величие моего сына! Марсик – мессия!
А Милада – жалкая поденщица, думающая лишь о деньгах, ясно? Но народу хочется
жвачки, люди не желают утруждать мозг, оттого Смолякова и популярна. Право
слово, бедная страна, в которой бешеные деньги можно получить за мусор.
Впрочем, не укради она мою книгу – ничего бы не получила. Но я, как хорошо
воспитанный человек, простила девчонку, более того, держу ее в своем доме, пою,
кормлю, одеваю, обуваю…
– Ника, – раздался из-за двери высокий, нервный голос, –
завтрак на столе.
– Иду, дорогая! – откликнулась дама. Потом она заговорщицки
подмигнула мне: – Это еще одна нахлебница, Лиза, жена отвратительного парня
Никиты. Ладно, ты тут приведи все в порядок, а потом поболтаем. Значит, к
тетради не приближайся! Иначе уволю!
