Беседа свернула в столь неожиданную сторону, что ирландец растерялся. Он еще не перестал ненавидеть этого синеглазого дьявола, но ему уже захотелось, чтобы он был прав.
— Выпьем, — предложил Олоннэ.
Поскольку ничем другим Шарп не мог проявить свое зарождающееся дружелюбие, он торопливо поднял бокал. Ром ринулся по жилам.
— Я придумал невероятную басню, которую нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть, тем самым поставил под сомнение ваш подвиг.
— Ну уж подвиг.
Олоннэ понял, что пересаливает. Надо или тоньше льстить, или больше выпить.
— Своим хитрым ходом я многого достиг. Чтобы разрешить как-то наш спор, господин де Левассер вынужден был одолжить мне денег на подготовку корабля. Дальше — некоторое стечение обстоятельств, немного храбрости и сметки, и я сделался богат.
Теперь Шарп наполнил бокалы.
— Да, вы добились многого.
— Я сделался не только богат, но и знаменит.
— И в этом пункте не стану с вами спорить.
— Зачем спорить, когда можно выпить.
— Рому.
Капитан Шарп выпил и помотал головой.
— Но что с того, — очень аффектированно вздохнул Олоннэ, — я ведь все равно несчастен.
— Почему?
— И деньги и слава — вещи слишком ненадежные. Я тому ярчайший пример. Теперь я разорен, а репутация моя сильно подмочена.
— Все, что вы говорите, — чистая правда, — с чувством сказал пьяный ирландец.
— Но не о деньгах и даже не о славе я жалею. Я жалею о том, что совершил тот подлый поступок, о том, что зря вас обвинил в глупости.
— Зря-а.
— Ведь она все равно осталась ко мне холодна.
— Кто?! — В лице Шарпа проявилась попытка понять, что ему говорят.
— Кто она? Вы еще спрашиваете! Мадемуазель Женевьева. О чем я вам толкую уже битый час.
Рыжий капитан откинулся на спинку своего массивного деревянного стула и удивленно открыл рот. Если бы напротив него сидел современный дантист, он пришел бы в ужас от состояния его зубов.
— И вы тоже, Олоннэ?
— Что вы имеете в виду под словом «тоже»?
— Тоже влюблены в мадемуазель Женевьеву?
Олоннэ горько покачал головой:
— Да. Страстно, безнадежно, но, в отличие от вас, без надежды на взаимность.
Рот Шарпа медленно, как створки раковины, закрылся. Свет понимания в его глазах сменился тусклым тлением тоски.
— Взаимность? Какая там взаимность! Она только что выставила меня вон. Без объяснений. Целую неделю мы ворковали, как голубки, я выполнял все ее прихоти, даже совершенно дикие. Вообразите, я стихи наизусть учил.
Зачем мне сердце грустью своей томишь?
Немило то ни вышним богам, ни мне,
Чтоб жизнь вперед меня ты кончил.
Ты моя гордость, краса, оплот мой!
Но если б раньше смерть унесла тебя,
Моей души часть, с частью другой зачем -
Себе мил, уже калека -
Медлить я стал бы?
— Не стал бы, — подтвердил собеседник.
— Этот Гораций из меня все жилы вытянул!
Владелец трактира, принесший вторую бутылку рома, не знал, что и думать. Два свирепых корсара, о которых было известно, что при первой встрече они сойдутся в смертельной схватке, сидят почти в обнимку и читают стишки.
— Гораций — это, конечно, страшно, ничего не могу сказать. Но вот тот факт, что она выгнала вас без причины, вспылила, накричала, — это обнадеживающий факт.
— Мне так не кажется.
— Верьте мне. Женщина не выгоняет только тех, к кому она равнодушна. Вот у меня с ней отношения абсолютно ровные. Я ее обожаю, она меня презирает.
— Это неприятно.
— Еще бы. А все эти вспышки, слезы, обвинения — оборотная сторона объятий и поцелуев.
— Очень хочется верить.
— Хочется? Верьте. Может быть, вы сами виноваты в ее капризах.
— Каким это образом? Все выполнял, все, вон даже Горация учил, куда уж дальше.
— Надо выполнять не то, что женщина требует, а то, что она хочет. Требовать она может хоть Горация, хоть звезду с неба, а желать при этом жарких объятий и зверских поцелуев.
Шарп задумчиво выпил полный стакан рома.
— Пожалуй, имеет смысл вам поверить. Ходит о вас молва, что вы большой специалист по части женской души. И даже тела. Завтра же наброшусь на нее в парке.
Олоннэ предупреждающе поднял руку:
— Не спешите, так можно все испортить. На таких девушек, как мадемуазель Женевьева, грубые приемы могут оказать и обратное действие.
— Так что делать? — почти заныл Шарп.
Собеседник сделал вид, что задумался, потом сказал как бы сквозь задумчивость:
— Сейчас, несмотря на всю ее тягу к вам, положение ваше почти безвыходное.
— Я завтра…
— Могу спорить, что, если вы завтра к ней явитесь, она вас даже не примет. Но у меня есть способ вам помочь.
Несчастный влюбленный затравленно поглядел на человека, навязывающегося в спасителя:
— Насколько я понимаю, вы предлагаете помощь.
— Несмотря на весь выпитый ром, вы не утратили способности соображать.
— Хорош бы я был на своем месте, когда бы терял голову от рома.
— Пожалуй, верно, — усмехнулся Олоннэ.
— Говорите ваше условие.
— Оно простое: вы разделите со мной командование в походе на Маракаибо.
Капитан Шарп некоторое время молчал. Он обдумывал сказанное. Сразу с нескольких точек зрения.
— Вы мне кажетесь умным человеком, господин Олоннэ. Хоть и несчастным. Как же вы могли рассчитывать, что я соглашусь на такое условие? Зачем мне делиться с вами половиной маракаибских богатств? Так или иначе я найду подход к мадемуазель Женевьеве, ведь, в конце концов, любит она меня, а не вас.
— Вас, вас.
— Вы говорите так, будто знаете что-то такое, чего не знаю я.
Олоннэ встал:
— Итак, вы не согласились?
— Разумеется, нет.
— Тогда позвольте откланяться. И пожелать успеха в обоих делах — и в ограблении Маракаибо, и в покорении мадемуазель Женевьевы.
Капитан Шарп остался сидеть за столом в пьяной, а значит, особенно мучительной растерянности.
Придя к себе домой, Олоннэ потребовал у Роже перо и бумагу. Быстро набросал короткое письмо.
— Отнесешь в губернаторский дворец.
