— Тысяча восемьсот девяносто.
— Что ж, вполне приличная глубина, — с удовлетворением кивнул капитан, переводя взгляд на стрелу судового крана, которая медленно возвращалась в походное положение…
Эпилог
Пуля, пуля, дай мне волю — только сразу и без боли…
Сергей Шнуров
Совсем юная журналистка держала в руке диктофон и при этом пыталась записывать что-то в блокноте.
— Основной задачей экспедиции является документальное подтверждение гипотезы академика Иванова-Проскурина о происхождении подводных хребтов в Индийском океане. Согласно этой гипотезе, хребты образовались в результате раскола и дрейфа материковой платформы, основная часть которой находится в настоящее время на территории Российской Федерации. Таким образом, именно наша страна имеет исключительное право на разработку нефтеносных полей и добычу полезных ископаемых в этих водах. — Алексей Карцев поправил на переносице дорогие итальянские очки: — Надеюсь, я удовлетворил интерес ваших читателей?
— Да, конечно, большое спасибо, что уделили внимание. А то все отказываются от комментариев, отсылают в пресс-службу и вообще… — Журналистка закрыла блокнот, но почти сразу же спохватилась: — Как мне правильно указать вашу должность?
— Заместитель директора НИИ подводной урологии.
— Спасибо…
— Извините, но мне надо идти.
— Да, конечно, еще раз спасибо… — Девушка вслед за Карцевым обернулась и посмотрела на двух мужчин, дожидавшихся окончания интервью. — А кто это? С ними можно поговорить?
— Это старшие научные сотрудники нашего института, — ответил Алексей. — К сожалению, они очень торопятся. Так что давайте в следующий раз? После возвращения экспедиции в Сочи?
— Хорошо, — не стала спорить журналистка. — Значит, вы обещаете?
— Непременно. Как только вернемся, я сделаю вам такой эксклюзив…
Михаил Анатольевич встретил подошедшего Карцева укоризненным покачиванием головы:
— За что ты так бедную девочку?
— И не жалко ребенка, Петрович? — поддержал его Оболенский. — Выгонят ведь из редакции.
— Или, еще того хуже, действительно материал опубликуют.
— Да, ладно, — махнул рукой Алексей. — Все равно они в газетах и по телевизору правду не говорят. Вон, хотя бы взять наш пароход…
Он повернулся к причалу, где красовалось новенькое научно-исследовательское судно с именем всенародно любимого актера на борту. Судно было предназначено для производства сейсмических и геофизических работ и почти идеально подходило для выполнения этой задачи в районах континентального шельфа на севере. Во время торжественной церемонии включения его в Реестр морских судов разные официальные лица красиво и много говорили о том, что оно является ярким примером научно-технического прорыва и будет способствовать очередным достижениям наших корабелов.
При этом, однако, никто из высоких гостей так и не упомянул о том, что построено судно на верфи в Дубае, принадлежит зарегистрированной там же компании «Polarcus Limited», а все оборудование на нем вплоть до чашек и вилок на камбузе исключительно иностранного производства.
— Ну, зато, хоть глубоководные аппараты у нас отечественные.
— И что с того? Я в него все равно не полезу. Тоже мне, гидронавта нашли…
Батискаф «Консул», который в спешном порядке и в обстановке секретности погрузили вчера на борт судна, действительно создали в Питере, на «Адмиралтейских верфях». С его помощью можно было проводить научно-исследовательские и аварийно-спасательные работы на глубине в шесть тысяч метров, устанавливать на подводные объекты маяки-ответчики, доставлять на грунт и поднимать на поверхность груз массой до двухсот килограммов. Кроме того, с помощью манипуляторного комплекса предполагалось осуществлять подготовительные работы для подъема со дна различных объектов средствами судна-носителя…
Вообще-то, глубоководные аппараты этого типа еще даже не были приняты на вооружение российского ВМФ и в порт прибыли прямо с государственных испытаний в Северной Атлантике.
— Слушайте, а чего с вами Коли Проскурина нет? — спросил Оболенский.
— Его жена не пустила. Не в деньгах, говорит, счастье. Сиди дома, ребенка воспитывай.
— Бывает, — Оболенский посмотрел на Иванова.
— А что, я ее понимаю, — встал Михаил Анатольевич на защиту чужого семейного счастья. — Это вам не из Омана до Кении прокатиться. Все-таки целых четыре месяца, даже если все будет по плану…
— Да когда у нас что-нибудь было по плану? — Алексей снял очки: — Пойдем, что ли? Выпить хочется, на дорожку.
— У меня в каюте бутылка водки стоит, — сообщил Оболенский. — Холодная.
— Одна? — поинтересовался на всякий случай Алексей.
— Для разгону, — уточнил Оболенский.
— Мне теперь не положено. — Михаил Анатольевич виновато опустил голову, словно двоечник в кабинете директора школы.
— Ах, ну да, ты же списан был в прошлый рейс с парохода за пьянство…
И все трое расхохотались так, что какая-то чайка испуганно снялась с камня и в большой панике начала махать крыльями над водой.
— Молодец капитан оказался! Придумал же…
— Ну, ты тоже красавчиком тогда выступил! Прямо из горла, винтом, без закуски литр виски в себя закачать… — отдал должное боевому товарищу Алексей. — А потом ты бы видел, как наш уважаемый Михаил Анатольевич прямо перед французами трап заблевал!
Досмотровой команде с фрегата, поднявшейся на мостик «Профессора Пименова», было очень доходчиво разъяснено, что во время движения судна обнаружилась некоторая слабина в креплении груза на палубе. Океан, как известно, подобной небрежности не прощает, поэтому команда получила распоряжение срочно все устранить. Однако напившийся перед вахтой до неприличного состояния русский моряк по фамилии Иванов сел за рычаги судового крана и с пьяных глаз перепутал, где лево, где право. И в результате совершенно случайно опрокинул за борт один из контейнеров.
— Представляете, господа? Вечно с этими русскими возникают проблемы…
— Хорошо хоть, что не придавил никого!
Разумеется, с нарушителя дисциплины будет удержана вся зарплата за рейс, но перевозчику в любом случае придется отвечать перед получателем груза. Да и со страховыми компаниями предстоит разбираться по поводу повреждений на судне…
Французам ничего не оставалось, кроме как поверить капитану. Или, точнее, сделать вид, что его рассказ принимается за чистую монету.
— Уговорили, — поморщившись, прервал воспоминания о собственных художествах Иванов. — Но только по сто пятьдесят, и не больше.
— Между прочим, есть один повод. Насчет Сулеймана…
— Живой?
