– Слава нашей партии родной! – Муж взял полный стаканчик в левую руку, встал, размашисто перекрестился и выпил одним духом.
Как беспартийные, Анфиса с Марсом выпили сидя.
Стали закусывать.
– Ты вот, Анфис Марковна, говоришь – под станцией, инвалидам, – хрустел Марс. – Год назад – без никаких продавал там. А нынче под станцию даже беглый китаец не сунется – не тот инвалид пошел. Зарежут, как собаку, самогон выпьют, а тобой закусят.
– Эт почему ж так?
– А потому, что от жизни отстаешь, кроме личного ничего не видишь, – укорил муж жену, капусту наворачивая. Социальные попечения. Общественная воля. Старые раны страна долго залечивает. Государь и партия делают все возможное. Но ди-а-лектика текущего момента оказывается сильнее.
– Год назад там, под платформой, кто сидел? – стал объяснять по-своему Марс, пальцы загибая. – Инвалид войны уральской. Их там оружием обычным глушили, ну, напалмом еще жгли. А нынче кто и откуда в Москву попер? Краснодарские ветераны. Их там салафиты глушили оружием новым, убойным.
– Вакуумно-паралитические бомбы, – подсказал муж.
– После них у солдата ум отшибает. По мне, лучше обе ноги потерять, чем разум.
– Стало быть, под платформу не полезешь больше? – с обидой растущей жевала Анфиса.
– Да я б полез, не побоялся, если б они хоть платили рублем. А то – вот чем под платформой нынче платят! – Марс сунул руку в карман, вытащил стопку перетянутых резинкой пустых теллуровых клиньев. – Гвоздями пустыми! Три гвоздя за бутыль. А что с ними я делать буду? Про указ слыхала?
– Указ нумер сорок, – самодовольно муж почесался. – Токмо через аптеку.
– Токмо через аптеку! – развел Марс руками, простынь задев. – Половину – государству.
– Новая политика, а как же… – Муж зачерпнул рукой квашеной капусты, запрокинулся, в рот сверху заправляя.
– И где ж ты теперь продавать будешь? – перестала жевать Анфиса.
– Потолкаюсь в Ясенево, в Битцу съезжу, к фабричным, – спрятал клинья Марс.
Анфиса недовольно вздохнула.
– Фабричные нынче мало берут, потому как сами гонят, – муж заключил.
– Не согласен. – Марс кулаками от стола оттолкнулся, словно к драке готовясь. – Гонят токмо земские, а на слободках покупают. Так я к земским в Медведково да в Сокольники никогда и не совался.
– И напрасно, – наставительно муж изрек.
– Чего ж – напрасно? – Марс бороденкой дернул.
– Щас выпьем, я тебе и растолкую.
Стаканчики наполняются первачом.
– За мирное небо. – Муж стаканчик взял, на лампу глянул. – Слеза!
Анфиса жевала обреченно: пропадай первач.
– Чтобы не было войны, – Марс добавил.
– Чтобы гроза военная ни-ког-да не покрыла московское небо, – муж произнес весомо, пальцем грозя.
Выпили. Закусили.
Муж вздыхает, закуривает, папироса в зубах, локти на столе.
– А таперича, Марс Иваныч, я тебе растолкую почему – напрасно. Ты у нас беспартийный?
– Ну.
– А почему?
– А на хрена мне это нужно?
– Вот, – муж жену – локтем в бок. – Слыхала? На хрена мне это нужно! Инфантильный аполитизм.
– Сашок, так и правда – на хрена это Марс Иванычу?
– Мне что, инвалиды доплотют за первач твой, ежели я им под платформой партейный билет покажу? – Марс хихикает, бороду мнет. – Им самогон нужен, а не билет партейный. Они этим билетом и закусить не смогут, разве что занюхают.
Смеется Анфиса.
Муж вздыхает, в потолок протекший глянув:
– М-да… Вот и дожили: на хрена это мне…
Марс руками победно развел:
– Да! На хрена это мне?
Анфиса встряла:
– Сашок, ну тебе ж партбилет с работой помог, тебя теперь ни одна собака не уволит, а Марс Иванычу чем же помочь может? Он же в захребетном статусе ходит и ходить будет.
– И ходить буду. – Марс вилкой в тофу тыкнул. – Так что, Саня, партия твоя мне на хрен не нужна. Я и без нее себе капусты на хлеб с маслом нарублю.
Муж – дымом ему в физию:
– А ты, Марс Иваныч, кто таков?
– Свободный человек! Вот кто я таков.
– Каковы твои у-беж-дения?
– Одно у меня убеждение, Саня: два рубля лучше, чем один. Вот и все убежения.
– Ты Государя уважаешь?
– А как же. Уважаю.
– А партию?
– А вот партия твоя мне на хрен не нужна. – Марс от стола отталкивается, встает. – Ладно, посидели, и будя. Анфис, давай твои бутылки.
– Куда? – Муж Марса за сюртук.
– Туда! – Марс мужа по руке.
– Сашок! – Анфиса мужа за плечо.
– Сво-бо-дный? – Муж Марса за грудки трясти.
– А ты – нет! – Марс мужа пих в грудь.
– Мужчины!! – Анфиса их за руки.
– Шланбой! – Муж Марса в зубы.
– Партей! – Марс мужа в ухо.
– Мужчины-ы-ы-ы!!!
Марс через простыни – к двери.
– Стоять! Стоять! – Муж – руками за Марсом, да жена поперек обхватила.
Марс с замком возится, сплюнул кровь на простынь.
– Приду я еще к вам, гады, попросите токмо…
– А ну, стоять!!
– Сашок! Сашо-о-ок!!
– Не дождетесь! – Марс дверью так хлопнул, что умница в кружке пискнула тревожно-красным: “Возможность землетрясения”.
– Зарекалась свинья жрать говно!! – Муж в простынь рявкнул, с женой борясь.
XXXVII
Татьяна вышла из электрички на станции Соколовская. Часы на платформе показывали одиннадцать пополудни. Татьяна глянула на свои часики – 12:12.
“К чему бы это…” – подумалось ей.
Она заметила, что последнее время, взглядывая на часы, часто видит две одинаковые цифры.
“Симметрия… цифры все пригожие, на меня похожие…”
– А луна канула, – произнесла она, с удовольствием вдыхая весенний воздух.
На платформе было пустовато, две-три человеческие фигуры. Мокрый ветер пошевелил светлые волосы Татьяны, качнул пока еще голые прутья на обезглавленных тополях. Весна запаздывала; несмотря на конец апреля, еще лежал кое-где темный снег.
Татьяна спустилась с платформы по грязным ступеням. На привокзальной площади возвышался памятник Столыпину и шла вялая торговля семечками, кислой капустой, пряниками, дешевыми говорухами, живородящими валенками, мягкими батарейками и свечами. Площадь была сплошь покрыта шелухой от семечек.
