– В Египет, синьор.
Голова – шла кругом.
– То есть как – в Египет? Зачем? Что ей там делать, в Египте?
– Не знаю, синьор…
– Твою мать! – выругался граф.
Он говорил громче, чем обычно, а выражаться в общественном месте и вовсе не стоило, поскольку это привлекает внимание. Но только что во Фьюмиччино приземлился двухпалубный «МакДонелл Дуглас» из Штатов, работы у таможенников было хоть отбавляй, а в посттаможенной зоне стоял такой гвалт, что хоть всех святых выноси. Так что на них никто не обратил внимания.
– Отойдем…
Они отошли чуть в сторону, иначе толпа снесла бы их. Спрятались у киоска, где продавалась футбольная символика и сувениры.
– Как это произошло? Что случилось?
– Не знаю, синьор. Она не прошла таможню. Просто в какой-то момент подошла к стойке и заказала билет на «Алиталию» до Каира. Переплатила, но полетела. Ник отправился за ней.
Твою мать…
Понятное дело. Все трое постарались пройти таможню быстрее объекта, чтобы не потерять ее в такой вот толчее, как эта. Одного оставили для страховки. И вот результат. Закономерный – им-то что было делать? Ломиться обратно через таможню? В участок угодишь, и все.
– Что произошло? Она с кем-то контактировала? Ей что-то передали? Был какой-то разговор?
– Ник ничего не успел увидеть. Только передал, что летит за ней.
Чертовщина какая-то…
Граф лихорадочно вспоминал про Каир. Скверное место. Когда-то давно – часть британской империи, не самая плохая, Каир считался жемчужиной Нила. В состав Египта тогда входил и Судан. Потом все пошло кувырком. Сначала – восстание Махди Суданского, который взял несколько городов и основал собственное государство. Людей Махди удалось сдержать только благодаря самой последней на тот момент новинке – пулемету Максима. В решающей битве – сорок тысяч полегли под огнем «максимов». Потом – Хасан аль-Банна, исламское возрождение и террор, спонсируемый итальянцами, русскими и германцами – ни тем, ни другим не нужна была Британия на африканском континенте. Чтобы удержать ситуацию – британцы пошли на отчаянный шаг, создав, обучив и вооружив египетскую армию, крупную армейскую группировку из местных. Через несколько лет они, естественно, подняли восстание – а русский, испанский и германский флоты как бы случайно заняли позиции в Заливе Скорби и в районе Гибралтара, отрезав Средиземноморскую группировку от основных сил британского флота. Лишенные возможности силового решения вопроса как в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, британцы пошли на компромисс, вернувшись к расширенной автономии образца восемьдесят второго года
[101]
. На деле получалась сменяющая одна другую военная диктатура, террор и заговоры исламистов (одного военного диктатора убили на площади), этнические и религиозные чистки. Армия была не способна вести какую-либо иную войну, кроме войны против собственного народа, каждый диктатор со приспешники воровал, как мог, ибо понимал, что положение его непрочно и в любой момент он может быть свергнут. Каир превратился едва ли не в содом двадцать первого века: с туристическими достопримечательностями, громадными гостиницами с бронетранспортерами, дежурящими около них, специальной полицией для туристов, с кнутами, чтобы отгонять попрошаек, борделями всех родов и видов, в которые отцы продавали своих дочерей, а то и сыновей, исламистскими террористами и заговорщиками. И вся эта мерзость – происходила под сенью Юнион-Джека, а в районе Каира, названном Гелиополис (город Солнца) – сидел британский генерал-губернатор, который только консультировал очередных правителей страны в том, как пользоваться вилкой и ножом на приеме, и почему нельзя вытирать губы и руки о скатерть…
И в этот вертеп полетела эта чертова журналистка, которую ему поручили охранять им поручили, но ему – отдельно. Еще когда он знакомился с ее личным делом, понял – быть беде. Отчаянная хулиганка…
Несмотря на опасность, граф снова подключил телефон, попытался набрать номер. Бесполезно… видимо, самолет еще не приземлился. В самолетах – связи нет, кроме первого класса…
– Дайте фотографию…
У графа фотографии объекта не было, в то время, как у бойцов САС – она была у каждого. Три разные фотографии, на которых была одна и та же женщина, все три сделаны с использованием фотошопа, чтобы их официальный вид не привлек внимание. Это были те самые фотографии, которые дама обычно дарит воздыхателю в знак того, что его попытки могут иметь успех. На одной – журналистка была изображена сидящей по-турецки на подстриженной, чисто британской зеленой лужайке, на другой – она выходила из машины, небольшого «Мини» в центре Лондона, на третьей – она каталась на карусели и заразительно смеялась…
– Не стойте тут, как стадо свиней! Купите местные симки, сувениры, пожрать. Наймите машину. Здесь, через полчаса…
Графу Сноудону досталась фотография с зеленой лужайкой, с которой он и подбежал к таможеннику, самому дальнему.
– Скузи, синьор… – взволнованным голосом сказал он.
– Си? – Таможенник хоть и чертовски устал, «выгрузив» межконтинентальный двухпалубник, но все же оставался вежливым.
– Ми споза, синьор, ми споза! – Граф довольно талантливо играл встревоженного возлюбленного. – Ха лашиато!
– Че коза, синьор? – не понял таможенник.
– Моя невеста… повторил граф – она улетела, понимаете! У нас скоро свадьба, и она улетела и ни о чем меня не предупредила! Посмотрите!
Граф сунул в лицо таможеннику фотографию, тот чуть отстранился.
– Извините, синьор, не припоминаю…
– Она точно прошла здесь, понимаете! Мы поругались… о боже, я знаю, что я виноват, но так же нельзя! Понимаете…
– Я все понимаю, синьор. Сейчас подойдет начальник смены, он вам поможет…
Появившемуся начальнику граф изложил немного более развернутый вариант той же самой версии. У него была невеста, англичанка, но она хотела приехать к нему сюда, чтобы они поженились. Они встретились, когда он учился в Оксфорде (это объясняло возможный акцент, а кроме того, граф и в самом деле учился какое-то время в Оксфорде), и полюбили друг друга. И его родители были против брака и ее, но они все равно любят друг друга и будут любить. Он немного опоздал, и она позвонила ему и сказала, что собирается куда-то улететь, причем не сказала куда. А он – чтобы отправлялся к черту. Он не может это пережить, ее нет, и он готов покончить с собой прямо в аэропорту. Граф так и сказал – суицидио. А дежурной таможенной смене суицид в их смену был совсем не нужен…
